Форум » Архив » 14 июня. Сохо, Олд-Комтпон стрит, 52. Квартира-студия Эрнеста Вернея. Встреча с прошлым. » Ответить
14 июня. Сохо, Олд-Комтпон стрит, 52. Квартира-студия Эрнеста Вернея. Встреча с прошлым.
Эрнест Верней: Дом 52 по Олд-Комптон-стрит - пятиэтажное каменное здание, из светлого песчаника, с красной окантовкой по фасаду, окруженное небольшим садиком. Отличительная примета: высокие "французские окна" и несколько старомодное крыльцо в викторианском стиле. При этом подъезд и внутренние помещения вполне современные. С конца 19 века дом несколько раз перестраивался, и нынешний владелец, коему здание принадлежит уже двадцать пять лет, предпочел превратить его из заурядного доходного дома в подобие общежития для творческих людей - достаточно успешных, чтобы быть в состоянии аккуратно вносить ежемесячную аренду за комнаты и студию, и достаточно разумных, чтобы устраивать шумные попойки и драки с приездом полиции не чаще раза в пару месяцев. Эрнест Верней живет здесь с момента переезда в Лондон - с осени 1965 года. Участники отыгрыша: Эрнест Верней, Эмиль Шаффхаузен, Эрин Уэлторп (по желанию). Дисклеймер № 1: Это терапия в рамках ролевой, посторонним просьба не вмешиваться в процесс и не подвергать действия персонажей литературной критике. Дисклеймер № 2: [more]чтение треда может вызвать у вас сильные душевные переживания, обусловленные эффектом переноса и синхрониями. Подумайте, надо ли вам оно, прежде чем читать дальше. [/more]
Эрнест Верней: - Нет, пожалуйста, поговорим об отце, - едва не взмолился Эрнест, с отчаянием понимая, что в игре с доктором Шаффхаузеном он опять не имеет серьезных козырей. - Я, может, и не нуждаюсь в нем - но, кажется, он нуждается во мне... Если бы я знал, что впридачу к роскошному телу Лидии и ее умению делать...хммм... простите, это вам ни к чему - мой отец получит еще и младенца с яичным налогом*, а еб....е на всю голову греческое семейство наложит на Сен-Бризов пожизненную контрибуцию, я бы давно уже вмешался. Он залпом выпил свой бокал с вином и налил еще. - Я знаю отца: он последнюю рубашку с себя снимет, только бы исправить причиненное зло. Он, знаете, никогда не бросает любовниц... И так бы и тащил на себе всех девиц со времен колледжа, если бы они по счастью не бросали его сами. Но месье Шаффхаузен!.. Я точно знаю, что в случае с Лидией речь не идет о соблазнении невинной девушки! Как выяснилось, у этой милашки столько зубов, что сам черт испугался бы к ней подступиться. И... и... теперь, когда у меня все хорошо, нечестно заставлять отца расплачиваться по моим счетам. Ведь это я его с ней познакомил. Его голос чуть дрогнул, когда он произносил "все хорошо", но он тут жже отогнал собственное сомнение. "Эрин любит меня... И мы будем вместе, рано или поздно. Если я не могу верить ей, то не могу верить никому, даже самому себе. " ________________________________________________________________ *алименты на жаргоне
Эмиль Шаффхаузен: - Да, он в вас нуждается. И наверняка неоднократно писал вам об этом, но письма ведь проще жечь не читая. - позволил себе легкий укол Шаффхаузен. Он не одобрял поступка Сен-Бриза, хотя и понимал его мотивы, как и то, что толкнуло Эрнеста на создание стены отчуждения от pater familia. - Вы оба друг друга стоите, месье Верней. В том числе и по части не замечать очевидного. Скажите, вы были настолько поглощены собственной обидой на вашего отца и бывшую невесту, что просто не подумали о ее настырных греческих родичах? Или пожелали графу сполна вкусить всю горечь адюльтера, зная, что эти горгоны не оставят его в покое до самой Итаки?
Эрнест Верней: Эрнест опустил голову и закрыл лицо рукой. Ему было невыносимо стыдно. - Я действительно об этом не подумал, доктор. Совсем не подумал. И вы правы: я был целиком поглощен своими переживаниями и не думал ни о ком, кроме себя. Ни об отце, ни о матери, ни о бедном Жане... Как и сейчас я думаю в основном о себе... Официант принес и поставил перед ним большую тарелку лазаньи болоньезе, щедро приправленной соусом и свежим базиликом, горячей и восхитительно пахнущей, но Эрнест даже не притронулся к ней. - Я хочу измениться, месье Шаффхаузен. Действительно хочу... Иной раз я думаю, что этот мир разнесет в куски не божья кара, а бесстыдный эгоцентризм, помноженный на комплекс неполноценности. Гитлер убедительно доказал, что это возможно. * Вы спрашивали, как я чувствую себя, влюбившись? Замечательно... Эрин - самая прекрасная девушка на свете. Но я ее не стою. ________________________________________________________________- * в 1966 году памятьо о войне еще чрезвычайно свежа, плюс Карибский кризис 1962 года заставил бояться ядерной войны
Эмиль Шаффхаузен: - Что так? Что за самоуничижительные речи? - Шаффхаузен даже задержал ложку над тарелкой красного гаспаччо, посыпанного тертым пармеджано и мелко порезанным базиликом. - Или вы тоже разочаровались в живописи и решили податься в диктаторы? * И потому опасаетесь за сохранность этого мира? ________________________________ * известный факт биографии Адольфа Гитлера состоял в том, что он, будучи непризнанным художником, пошел в политику.
Эрнест Верней: Эрнест мрачно усмехнулся: - Шутить изволите, доктор? Я могу разочароваться в чем угодно, но только не в искусстве... Если бог и существует, месье, он - художник, артист и поэт, музыкант, быть может, но только не политик. Может, именно поэтому созданный им мир прекрасен и ужасен одновременно, и смысла в нем ни на грош. Он взял вилку, подцепил на нее кусочек расплавленного сыра, но позабыл отправить в рот. - Политика - штука интересная. Временами ей приходится знаниматься, даже против своей воли. Мы живем во время политического творчества масс, и это тоже новая форма в искусстве, понимаете? Политический авангард, истинная молодость мира. Его губы дрогнули в еще более горькой гримасе. - Мне никогда не стать диктатором. Таких, как я, или убивают на баррикадах, или расстреливают в годы террора. Ну если очень повезет - отправляют на каторгу или вышвыривают в пожизненную эмиграцию. Да...но вы, кажется, спрашивали о чем-то другом?
Эмиль Шаффхаузен: - Я спрашивал, откуда у вас вдруг такие угрызения совести? Помнится, такое случается, когда человек ощущает за собой истинную вину, вину от нарушения чего-то, что он в глубине души продолжает считать священным, даже если внешне отметает веру в любые святыни. - доктор отметил для себя, что в этом ресторанчике умеют готовить и правильно подавать гаспаччо. Вкусный холодный суп был в меру густым, в меру приправленным пряностями и солью, да и порция была в самый раз, чтобы приятно освежиться, не обременив желудка.
Эрнест Верней: - Да я понятия не имею, откуда они у меня, доктор, - вздохнул Эрнест. - Как говорил один умный человек: будь у меня собака, такая надоедливая, как совесть - я бы ее отравил. Но...знаете... наверное, все дело в том, что я счастлив. По-настоящему счастлив, несмотря на...несмотря ни на что. После смерти Сезара все мои попытки обрести счастье терпели неудачу, и когда я уезжал год назад из Франции, то в определенном смысле поставил крест на одной из важных сфер жизни. Он почувствовал, что начинает хмелеть от вина, выпитого на голодный желудок, и запоздало принялся за еду. - Как я жил несколько месяцев, это лучше не рассказывать... Хватался за любую работу, спасибо старым друзьям, давшим нужные рекомендации и устроившим пару встреч... Много писал, много занимался дизайнерскими штучками... А в остальное время - пил как грузчик и шатался по борделям. Наркотиков не принимал, спасибо вашим капельницам, ну разве что марихуана иногда.... Редко. Трава меня слишком возбуждает. Один раз в пьяном виде позвонил Жану, пригласил его приехать, и он очень умно сделал, что отказался... н-да, занятный был разговор... И после него вдруг все стало налаживаться. Я давно дружу с одним парнем, Филом Райли, он фотограф... А зачем я о нем говорю? Погодите... это как-то связано с Ирмой. Неважно! Речь о другом. Две недели назад я познакомился с Эрин. И влюбился в нее без памяти, наверное, с первого взгляда. Знаете, как бывает? Смотришь на человека впервые - и как будто знаешь его много лет.
Эмиль Шаффхаузен: - А как давно вы перебрались в Лондон? И почему именно сюда? - спросил Шаффхаузен, которого больше устраивала более структурированная беседа. Когда Эрнест волновался, его речь ускорялась, становилась сбивчивой, невнятной, и доктор с трудом начинал воспринимать ее на слух.
Эрнест Верней: - Не понимаете? Америка слишком далеко, Рим - слишком близко. В СССР меня не пустят по совокупности причин. Можно было бы на Кубу, но она не ближе Америки. А Лондон... ну, знаете, говорят, человека всегда тянет туда, где он провел детство. И я поехал сначала в Эдинбург. Но морального оргазма не случилось. Зато мне приснился Сезар... так отчетливо...он очень давно мне не снился, а тут все было как наяву. Мне приснилось, как мы гуляем по Сохо, как сидим в баре, как подходят к нам наши друзья, и один из них кладет на стол афишу. На афише написано мое имя и как будто послание... ну что-то вроде того, что в Лондоне меня ждет большой успех. "Вернись в Лондон, лорд-мэр Уиттингтон"... Я послушался и вернулся. И было это ровно одиннадцать месяцев назад. Он отправил в рот еще кусок лазаньи и снова налил вина себе и доктору. - Я уже пьян, а вы ни в одном глазу, месье Шаффхаузен... Бросьте вы притворяться непьющим, вы же сейчас не мой врач. Давайте просто поговорим как два мужика.
Эмиль Шаффхаузен: - Да мы, собственно, не на сеансе, если вы не заметили. Или у вас при виде меня срабатывает условный рефлекс, как у собаки Павлова? - пошутил Шаффхаузен. На тему переезда Эрнеста в Англию у него были свои соображения: "М-да, это регресс, бегство в прошлое, попытка все восстановить, вернуть... но, сдается мне, что попытка была хоть и честной, да неудачной. Если не считать его новой влюбленности. Но это чувство еще столь молодо, что рано говорить об исцелении прошлых ран с его помощью..." Он поднял бокал и произнес короткую здравицу: - За ваше душевное и физическое здоровье, месье Верней!
Эрнест Верней: - Возможно, что и срабатывает, - хмыкнул Эрнест. - Помнится, после первого в жизни морского путешествия меня долго начинало тошнить при одном виде корабля... Уж простите за подобное сравнение. Но детоксикация, с которой началось наше знакомство, до сих пор мне является в кошмарных снах - особенно если перепью. Он коснулся своим бокалом бокала Шаффхаузена: - Поддерживаю тост! Чтобы вам и дальше сопутствовал успех в неблагодарном деле спасения душ человеческих... Вино у Марио Первого было отличным - легкое, свежее фраскатти, с дивным фруктовым послевкусием, но изрядно забористое. - Ну расскажите, месье, что нового на мысе Антиб, в Сан-Вивиан? Про Париж вы едва ли хорошо осведомлены... Как все ваши...здоровы? На завтрак подают все те же потрясающие круассаны? А доктор Дюваль все мучает пациентов пятнами Роршаха и этими...люшеровскими? У меня есть несколько рисунков, посвященных вашим какаду, если хотите, я подарю вам на память. Вы мне скажите, когда ваш ближайший юбилей: напишу парадный портрет, очень респектабельный, в манере Рейнольдса, вам понравится. * ____________________________________________________________________ *Рейнольдс - знаменитый английский исторический и портретный живописец. Теоретик искусства. Представитель английской школы портретной живописи XVIII в.
Эмиль Шаффхаузен: - Благодарю за предложение, возможно, воспользуюсь им. - Шаффхаузен отметил, что Эрнест пьет чаще и больше, чем это обычно нужно для поддержания аппетита или светской беседы. Припомнил он так же, что видел в студии художника початую бутылку коньяка и пустую бутылку русской водки... - Что до Антиба, там все как всегда, жизнь размеренная, как и сам климат этого благодатного места. Насчет Дюваля, думаю, вы осведомлены гораздо лучше меня, ну а какаду я передам от вас привет и непременно скажу, что он удостоился чести быть запечатлен на ваших полотнах. Официант забрал у него опустевшую тарелку и тут же заменил ее новой, с горкой тонких капеллини.
Эрнест Верней: - Я временами по нему скучаю, не поверите, месье Шаффхаузен, - признался Эрнест. Он оперся лбом на руки и уставился взглядом в тарелку, как будто на лазанье был написан нужный ему текст. - Расскажите что-нибудь еще... Пожалуйста. Вы не представляете, как тяжело мне быть вдали от Франции, я и помыслить не мог, что способен так страдать от ностальгии. Думал, ностальгию придумали русские эмигранты, а сейчас очень хорошо понимаю, что они ни фига не притворяются. Он вздохнул и замолчал, ожидая, пока официант заменит тарелки, откроет новую бутылку вина и отойдет от столика. - Как вы думаете, месье, Эрин согласится поехать со мной во Францию? Или мне опять придетя рвать свое сердце на два куска?
Эмиль Шаффхаузен: - По какаду или по Дювалю? - решил уточнить дотошный Эмиль. Капеллини были просто чудесные, как и соус, и анчоусы. И хорошо сочетались с тем вином, которое заказал Эрнест. - Ностальгируете- так возвращайтесь, в чем же сложность? Боитесь, что ваша девушка с вами не поедет? Так свозите ее через Ла-Манш на экскурсию, и пусть она уже потом сама решит, подходит ли ей Франция или же она останется верна своим британским островам. Не торопитесь решать за нее и за себя то, что не может быть решено быстро. Вы же ведь только сошлись с ней, так устройте романтическую поездку, покажите вашей даме лучшие уголки нашей Франции, и она по крайней мере будет знать, между чем и чем выбирает.
Эрнест Верней: - По обоим, - усмехнулся Эрнест. - По Дювалю больше. Но вообще-то в данном случае я говорил ни о том и ни о другом, а об Антибе. Я скучаю по Антибе, о том благословенном времени, когда вы позволяли мне "портить" стены часовни, и даже о тех днях, что провел на раскаленной набережной за мольбертом, рисуя праздных гуляк с их девицами. Он снова отпил вина и подумал, что надо бы остановиться, если не хочет окончательно захмелеть - в присутствии Шаффхаузена у него (может быть, и вследствие того самого условного рефлекса) неудержимо развязывался язык, и он опасался выболтать то, что было совсем не обязательно знать даже его бывшему врачу. А уж солидному господину в возрасте "за полтинник", приятелю отца - тем более. - Я не могу вернуться, месье. Понимаете? Не могу. И свозить Эрин на каникулы... Если бы это было так просто. Она все и всегда решает сама, так привыкла, и едва ли ради моих сентиментальных фантазий и тоски по родине бросит работу и свои дела... Важные дела. У нее какие-то дела, было бы странно, если бы их не было... И у меня работа. Звучит странно, месье Шаффхаузен, но я работаю здесь, как галерный раб - буквально не разгибая спины. И если вы думаете, что при этом я купаюсь в деньгах, вы ошибаетесь. Конечно, деньги - это ерунда, я всегда умел обходиться малым, я вообще противник роскоши, она мне мешает, и на самом деле только для показухи. Но Эрин... что я могу предложить ей? Хлеб и воду, честную бедность? Нет, месье, она должна жить, как принцесса. И теперь я просто не могу послать к черту ремесленничество, которое приносит мне деньги.
полная версия страницы