Форум » Недавнее прошлое » Весна 1964 года, Лондон. » Ответить
Весна 1964 года, Лондон.
E.Welthorpe: Участники: Фил Райли, Джон Салленвуд, Эрнест Верней, игротехи. Внимание! Данный тред содержит откровенные сцены сексуального характера. Если вам еще не исполнилось 18 лет, а также если вы считаете чтение подобных отыгрышей для себя неприемлимым - "пожалуйста, покиньте этот зал". Спасибо.
Фил Райли: Весна... Хорошо-то как. Фил Райли высунулся в открытое окно с наслаждением вдыхая запах мокрой земли на задворках управления. Солнце в лужах блестит, кошка умывается, нахальный воробей скачет на ветке, поглядывает на Фила глазом-бусинкой. Хорошо. Дышать. Вдох-выдох, легкие понемногу очищаются от едкой формалиновой вони. Ничего, он привыкнет. Ребята сказали, просто не повезло с первого же раза наткнуться на идиота. спрыгнувшего с крыши. Фил еще крепкий парень, если не сблевал при виде размозженной черепушки, похожей на сдутый с одного бока футбольный мяч. Тьфу.. Он сплевывает воспоминание через подоконник, вязкая слюна горчит и никак не хочет отрываться от губ. Фил утирается рукавом и слышит за спиной шаги. Надо закрыть окно.
Джон Салленвуд: Если кто здесь и любит сюсюкаться с новичками, так это инспектор Трой, а у сержанта разговор короткий: не понял с первого раза - второго шанса не жди. Это Трой внимательный и заботливый, умеет поддержать и подбодрить - Салленвуд только делает замечания или же вовсе молчит, но и это еще не значит, что он доволен. Сегодня он молчал. Отчасти из-за того что чувствовал себя неважно - отходил от недавней простуды и был не в голосе. Отчасти потому, что, наблюдая за работой нового фотографа, не нашел к чему придраться. Тот подступил к объекту решительно и отважно, с выражением но_пасаран на лице, с отчаянным блеском в глазах, с упрямо сжатыми губами, с твердым намерением не блевать, не канючить, не отворачиваться. Он просто взял свой аппарат и занялся делом. Разве что побледнел слегка, взглянув на запекшуюся на мостовой лужицу («Погибший был мозговит, так и запишем»), но это сержанту могло лишь показаться - рыжие в большинстве своем от природы бледнокожи. Бывает, конечно, и так, что смотришь - и не видишь, не чувствуешь, не придаешь значения, а потом - в тот же день или на следующий, или вечером, или ночью, что хуже всего - вдруг догонит, оглоушит, ошарашит, собьет с ног, проберет до костей, вывернет наизнанку, заставит кусать кулаки и скулить от ужаса... Салленвуд все это знает, он все это проходил, поэтому он презирает тех, кого тошнит с непривычки, и сочувствует тем, кого не тошнит, и не задумывается о том, что вторые и впрямь могут быть толстокожи, - он просто в это не верит. В конце дня он спускается с лестницы, застегивая плащ на ходу. На улице довольно тепло, но он мерзнет, как зимой. Единственное, что его сейчас греет, это мысль о том, что его жена отправилась навестить сестру и он сможет провести этот вечер так, как ему заблагорассудится. Вопреки обыкновению ему хочется одного: поскорее добраться до дома, залечь в кровать и не двигаться. Видит Бог, он бы так и сделал, если б не Филипп Райли, торчащий в окне. - Эй! Смотри сам не вывались. Даже если и вывалится - что за беда, первый этаж, подумаешь, но в контексте сегодняшних отчетов это звучит как злая насмешка. И Салленвуд это знает.
Фил Райли: - Не на того напали. - Райли закрывает окно и уже скалит зубы, оборачиваясь к сержанту. - Как говорится, если к другому уходит невеста - то неизвестно, кому повезло. - на этом напускной цинизм с него слезает, как веснушки к зиме, рыжий фотограф хмурится, почти как сам Салленвуд. - В честь моего первого рабочего дня не поделитесь сигаретой...сэр?
Джон Салленвуд: Сержант понимающе кивает. - Идем на улицу, там закуришь. Остановившись на крыльце, закрыв за собой тяжелую дверь, он вытряхивает две сигареты из пачки, одну протягивает парню, другую сам берет в зубы. Чиркает зажигалкой. - Ты куда сейчас?
Фил Райли: - Шпасибо. - благодарит Фил, не выпуская сигарету изо рта. Начало карьеры "стрелка" положено. У Райли почти никогда не бывает своего курева, зато он таскает с собой зажигалку и рад щелкнуть огоньку для какой-нибудь тонкой дамской сигареты, зажатой в длинном мундштуке или наманикюренных пальчиках. Но сейчас ему не хочется женского общества. Парень смотрит на мрачное лицо сержанта и понимает, что сейчас ему больше всего хочется угрюмо надраться в каком-нибудь безвестном баре, где никому ни до кого нет дела, а потому шанс огрести бутылкой по башке или выхватить перо в бок тоже невелики. Сегодня это было бы вдвойне глупо. - Куда ноги понесут. - отвечает он на вопрос Салленвуда - А понесут, скорей всего, к выпивке. Райли был честным парнем.
Джон Салленвуд: Он никогда не понимал тех зрелых и пожилых, что умиляются соплякам: «Ах, сынок, в твои годы я был точно такой же». Как будто это какой-то особенный комплимент, а не банальное доказательство того, что все люди по сути своей одинаковы. Времена меняются, люди - нет. Что в этом хорошего? Что хорошего в том, чтобы, посмотрев на мальчишку-фотографа, запечатлевшего сегодня на пленку свой первый труп, увидеть вместо него мальчишку совсем другого - того, что надел полицейскую форму лет пятнадцать назад? Спросите Джона Салленвуда, какой предмет ему не по душе больше всех прочих, и он вам ответит: зеркало. - Я тебя подброшу, - он кивает в сторону служебной стоянки. - Мне по пути.
Фил Райли: Вход в бар ныряет под стену жилого дома, и потому "Сизый змей" ненавидим половиной обитателей здешних квартир. Другая половина не прочь заскочить пропустить рюмочку. Но чужие в "...Змей" захаживают редко, еще реже - задерживаются, а у "местных" вся жизнь, подчас, вертится вокруг этого бара. Завсегдатаи известны друг другу не только в лицо и по именам, но вплоть до подробностей скрытой биографии. Нередко биографии пишутся прямо здесь. Бармен может рассказать пару дюжин историй когда прямо за стойкой начинались роковые романы, пылали несколько недель и завершались тут же, на этом же месте, за этим же напитком. Под стойкой он держит уже третий по счету потрепанный блокнот в коричневом переплете, в котором посетители могут писать свои мысли, отзывы, стихи о наболевшем или впечатления, оставленные алкогольным дурманом. В большинстве своем стихи - жуткая дрянь, но иногда попадаются почти шедевры. Может быть, Майкл их когда-нибудь издаст. Здесь есть и настоящий поэт, огромный и громогласный Арт, обвешанный амулетами, среди которых поблескивает маленькое зеркальце, его никому не позволено трогать. Арт приходит ненадолго, пьет много и чаще бесплатно, читает отличные стихи, сочиненные тут же, и уходит, очаровав очередную девчонку, явившуюся приобщаться к богемной жизни. Они появляются вместе еще раза три, потом Арт возвращается один и повторяет все сначала. Когда Фил открывает дверь, то сквозь табачный дым, слоями плавающий в воздухе, чувствует на себе дюжину пристальных взглядов. В них нет неприязни, скорей, разочарование. Но тут появляется сержант Салленвуд, его узнают и кто-то даже понимающе кивает. Новенького привели, нашего полку прибыло.
Эрнест Верней: - Остановите здесь, пожалуйста. Эрнест сверяется с адресом, кое-как накарябанном на сигаретной пачке. Дежурный в полицейском участке долго не желал сообщать, где можно в этот час найти сержанта Салленвуда, но после получасовых препирательств все же выдал "тайну пирамиды Хеопса". Правда, рассмотреть начертанные им иероглифы можно было только в лупу... Такси тормозит около невзрачного на вид погребка с аляповатой вывеской. - "Сизый Змей"... Какое выразительное название, - усмехается художник. - Довелось мне как-то побывать в "Сивом мерине"*, но "Змей" его переплюнул. - Десять шиллингов, - равнодушно отвечает шофер такси. Эрнест протягивает мелочь, выходит и снова смотрит на вывеску. - Похоже, меня не обманули - очень даже подходящее местечко для Джона... Художник поправляет на плече ремень сумки, через плотную ткань дотрагивается до подарка, привезенного "Эртебизу". "Интересно, узнает ли он меня?.. Хотя едва ли его память на лица испортилась за два года". ______________________________________________________________ * при чем по реалу:)
Джон Салленвуд: - Не бойся смотреть. Никогда не бойся смотреть прямо. Это главное, что ты должен усвоить. Майкл с беспокойством наблюдает за тем, как Салленвуд вертит в руках пустой стакан. Прошло то время, когда бармен прощал своим завсегдатаям разбитую рюмку-другую - сущие мелочи, как казалось ему поначалу. Когда же твой посетитель приобретает манеру ронять посуду на пол регулярно, хочешь не хочешь, а будешь записывать ему на счет. Майклу это не нравится. Он не любит чувствовать себя скрягой. - И знаешь почему? - Сержант бросает взгляд на рыжего парня, сидящего по правую руку от него, - и как будто промахивается. - Потому что "нет ничего страшнее, чем закрытая дверь". Понимаешь, о чем я? Наконец Майкл может вздохнуть с облегчением - стакан опускается на стойку, целый и невредимый. Освободившейся рукой Салленвуд потирает лоб, затем поднимает голову, словно только что проснулся. - А где Мона? Бармен закатывает глаза, но отвечает весьма терпеливо, как учитель, которому приходится объяснять сложную математическую задачу не самому блестящему ученику в классе: - Ты спрашиваешь об этом уже в третий раз за последние полчаса, Джонни, и я тебе в третий раз говорю: она еще не приходила.
Фил Райли: Нет, Фил не понимает, о чем он говорит. Зато хорошо понимает ощущение, когда собеседник вроде бы говорит с тобой, а на самом деле обращается внутрь себя. Есть такие, кто все время говорит только с собственной болью. Может, и сегодняшний парень был как раз из этих. Наверняка. Когда говоришь только внутрь себя - мало шансов, что кто-то извне захочет тебя услышать. И рыжий глушит джин, чтобы не думать об этом, не смотреть в мутнеющие от алкоголя глаза сержанта и не представлять в который раз веер кровавых брызг. Мона слышит..? Или хотя бы даст иллюзию того, что сейчас для нее важен ты, а не то, с чем она сама разговаривает долгими вечерами. Но ее здесь нет. И ты пьешь со мной, сержант... Не задерживай. Через какое-то время он уже чувствует себя частью этого подземного мирка, как и все здесь - избранным в отверженные. Кивает Салленвуду с умным видом, курит в очередь. Вместе с остальными оборачивается, чтобы посмотреть на входящего и отметить "не наш". Длинноволосый парень рыщет взглядом по прокуренному залу.
Джон Салленвуд: - Нельзя останавливаться перед закрытой дверью, вот это я к чему... Если что-то тебя пугает - открывай и смотри. Что бы там ни было. Лучше знать, с чем имеешь дело, чем догадываться... Ну? Понимаешь теперь? Парень прилежно кивает, подтягивая к себе пепельницу. Салленвуд с сомнением щурится на него, затем оглядывается в поисках своего стакана. Майкл возвращает стакан на место, делая вид, что вовсе и не намерен был его убирать, а так просто, чуток передвинул от локтя подальше. - Кто это сказал - про дверь?* А, Майки? Тот флегматично разводит руками и смотрит на входную дверь поверх его плеча. - Что ты вообще знаешь, - досадует Салленвуд и раздражается еще больше, стараясь добыть зажигалку из кармана, в который ее не клал. - Да куда ж вы все... ----------------- *Альфред Хичкок
Эрнест Верней: Курят здесь так много и такую дрянь, что от первого же вдоха начинает зверски драть горло. Эрнест сразу узнает Салленвуда - как только глаза немного привыкают к полумраку и начинают видеть сквозь синеватый табачный дым. Вон он, Джонни, ангел Эртебиз, угрюмый и окруженный сиянием, восседает у стойки по соседству с каким-то рыжим вихрастым Гаврошем. "Подопечный? Или сын? Парнишка молодой совсем... " - неожиданно в груди ощущается болезненный укол ревности. Он почему-то надеялся застать Джона одного, ну в крайнем случае - в обнимку с девицей, но не в компании другого мужика: это означало, что лимит душевности и разговоров "за жизнь" мог быть уже исчерпан на сегодня. Несколько мгновений Эрнест борется с собой, ему вдруг кажется ужасно нелепым собственное присутствие в этом клубе, куда его, в сущности, никто не приглашал... Но уйти будет еще глупее. Он пересекает небольшой зал, приближается к стойке и молча опускается на свободный стул - справа от Джона. - Привет всем.
Джон Салленвуд: Наконец зажигалка нашлась - не в самый удачный момент, как выясняется. Салленвуд затягивается, поворачивается на голос - и кашляет, поперхнувшись дымом при виде новоприбывшего. - Т-вою мать!..
Фил Райли: Парень выглядел пижонски. Даже не из-за длинного хайра. Его стандартный вроде бы прикид штаны-куртка-свитер выглядел новым и, как бы сказать.. очень тщательно подобранным. Многие здешние, которых фотограф успел разглядеть, тоже одевались с претензией на хороший вкус, но... залоснившиеся локти, провисшие на коленях брючины, аранские свитеры в катышках, растянутые шарфы длиной с корабельный канат - словно не только шмотки, а и они сами только что вылезли из корзины секонд-хенда. А этот как будто на свидание собрался. - Привет всем. Пижон занимает стул очень близко от него, и Рыжему немедленно приходит на ум крайне нелестное предположение. Э, нет, он, Фил Райли, не из таковских, и сейчас этому красавчику быстро разъяснит...
Эрнест Верней: - Я знал, что ты меня вспомнишь, - усмехается Эрнест, пока Джон откашливается. - Мастерство не пропьешь, офицер. "Сейчас он спросит, какого х...ра я сюда приперся, и будет прав. Остается радоваться, что на сей раз у меня есть внятный ответ." - Представишь меня своему другу? А потом предлагаю выпить джина за встречу.
полная версия страницы