Форум » Недавнее прошлое » Июнь 1965 года, частная клиника Сан-Вивиан, Антиб. » Ответить
Июнь 1965 года, частная клиника Сан-Вивиан, Антиб.
Эмиль Шаффхаузен: Эмиль прилетел с конгресса по методам психоанализа в большой психиатрии, который проходил в Канаде, и наутро, отдохнувший и взбодренный чашечкой кофе, поехал в клинику. Предстояла большая творческая работа по осмыслению материалов, представленных коллегами и оппонентами, и доктор предвкушал, как распределит свое рабочее время, чтобы по максимуму уделить внимание своим свежим впечатлениям и новым идеям. Но, как говорит пословица, "хочешь рассмешить Бога - поведай Ему о своих планах"... Сан-Вивиан встретила своего патрона целым ворохом новостей и срочной работы. Его личный помощник сразу после приветствия и обмена первыми впечатлениями протянул ему несколько листков с перечнем записи звонивших в отсутствие доктора пациентов и их родственников - половине из них требовалась срочная консультация по лечению, кому-то отсрочка по оплате своего пребывания в стенах клиники, кому-то - судебный иск на возмещение морального ущерба... Из всего этого потока особняком стоял тревожный звонок графа де Сен-Бриз - помощник обвел его красной ручкой. И ниже была приписка, что так же на ипсофон* позавчера поздним вечером пришел звонок от Эрнеста Вернея, он хотел что-то сказать, но поняв, что беседует с бездушной техникой, повесил трубку. Взяв листы с собой в кабинет, Шаффхаузен чувствовал, что его планам в ближайшее время не суждено осуществиться. Срочные счета, нелепые судебные иски от пациентов в рецидиве, нудные консультации по какой-нибудь ерунде навроде разрешения самостоятельно снизить дозу лекарства, да еще и какая-то очередная неприятность в семействе Сен-Бриз. Эмиль подумал, что напрасно взялся тогда за работу семейного консультанта для них, но теперь ему, видимо, предстояло ее продолжить... Устроившись в кресле и отодвинув до вечера кейс с бумагами, он углубился в решение накопившейся рутины. Рассортировав большую часть дел, и вернувшись к списку звонивших, он повнимательнее прочел послание от Сен-Бриза: "Доктор, это ужасно! Я сделал чудовищную глупость и снова подверг риску жизнь моего мальчика! Они расстались, но я сильно беспокоюсь за его душевное состояние, гораздо сильнее, чем за последствия этой мерзкой истории для себя самого! Пожалуйста, свяжитесь со мной, я возьму на себя все расходы по связи! Умоляю!" - Мило... неужто этот болван самолично решил скомпрометировать девушку перед сынком? Если так, то неудивительно, что тот снова помешался с горя... - пробормотал Эмиль, отыскивая в картотеке контакты графа - его местный номер и телефон в парижском особняке. Местный номер молчал, в парижском доме ответила горничная и полным тревоги голосом известила, что месье граф срочно уехал. Когда Шаффхаузен спросил ее, связан ли этот отъезд со старшим сыном, девушка на том конце провода жалобно всхлипнула и ответила после долгой паузы, что да, граф уехал в Биарриц, и что он опасается за жизнь месье Эрнеста из-за какого-то письма, которое получил от него сегодня утром. - Хорошенькие дела! - Шаффхаузен положил трубку и забарабанил пальцами по столешнице. Рецидив суицида был серьезным вызовом его профессионализму, особенно если молодой человек на сей раз твердо решил, что жить ему незачем, раз его предали сразу два близких человека... Однако, пока граф разыскивал сына где-то в Аквитании, по всему побережью басков, предпринять было ничего нельзя. Эрнест не перезвонил больше, и это было дурным знаком. Оставалось надеяться лишь на то, что катарсическое переживание случится с ним раньше, чем нечто непоправимое... С этим неприятным осадком в душе, Шаффхаузен пообедал и проработал еще несколько часов, и уже собирался приступить-таки напоследок к своему кейсу, полному свежих знаний и впечатлений, как ординатор снизу доложил, что его желает видеть месье Верней собственной персоной... Испытав невероятное облегчение от этого известия, доктор попросил пригласить посетителя в кабинет и подать две чашки чая. _________________ * ипсофон - устройство, предшествовавшее современному автоответчику.
Эмиль Шаффхаузен: Доктор напряг воображение и представил себе, что испытал бы он на месте Эрнеста, окажись ему в подобной ситуации встретиться с кем-то из своих богов, к примеру, с воскресшим Фрейдом? Да, пожалуй, ему бы тоже подумалось, что он галлюцинирует... - И вы даже ущипнули себя, чтобы проверить, что не спите? - спросил он.
Эрнест Верней: - Ущипнул? Да я даже пошевелиться не мог... - вздохнул Эрнест. - Просто распахнул глаза и смотрел на него как помешанный, не чувствуя ни рук, ни ног. Он сидел на краешке полки, чуть подавшись вперед, и читал газету. На нем была белая рубашка с черным галстуком и серые брюки. Пиджак висел на вешалке с другой стороны купе. А на столике стояли пепельница и кофейная чашка. От него пахло... вы едва ли поймете меня сейчас... моим детством. Морем и водой холодных озер, вересковой пустошью и горьким медом, комнатой отца и его наглаженной рубашкой, тайными мечтами и вечерним солнцем, садящимся за холмы. Он был... прекрасен. Это слово ничего не выражает, оно вообще не передает, что я увидел и что почувствовал! Погодите! Эрнест взял со стола Шаффхаузена первую попавшуюся папку, выдернул из нее лист бумаги, ухватил карандаш и сделал быстрый набросок. - Вот как-то так я увидел его... Ощутил всем своим существом. И упал на дно пропасти. Меня всего свело, и казалось, что я навсегда потерял голос - не смог бы заговорить, даже если бы на меня пистолет направили.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен взял рисунок - там, на фоне готического окна, за которым простирался холмистый пейзаж, стоял человек, в чертах которого без труда угадывался Жан Марэ, профиль его, обращенный вправо, был четким, и взгляд устремлен куда-то вдаль. Королевская осанка, рука, уверенно лежащая на подоконнике, поза, выражение лица - все это, переданное быстрым наброском, сообщало образу человека некий ореол, если не бога, то героя, титана, могучего атлета, способного держать на руках небесный свод... "Отчего же он оцепенел так, словно узрел голову медузы-Горгоны?.."- спросил себя Эмиль, невольно залюбовавшись технически безупречным рисунком. - Наверное, он удивился вашей внезапной каталепсии* и первый заговорил с вами, так? - предположил психотерапевт, чтобы как-то вывести Эрнеста из нового ступора, в который тот уже впал, пока рисунок находился в руках у Шаффхаузена. _________________________ * каталепсия - патологически длительное сохранение приданной позы; обычно наблюдается при кататонической форме шизофрении, но может быть свойственно и истерическим личностям.
Эрнест Верней: - Да нет, не удивился... Я ведь далеко не первый, кто смотрел на него, разинув рот. Он...он... смутился*. Отложил газету и пожелал мне доброго вечера. Что-то спросил, но сами понимаете, ответа не дождался. Тогда он, по-моему, испугался, и спросил, что со мной - не нужна ли мне помощь. Представляете? Жан Марэ сидит от меня на расстоянии вытянутой руки предлагает мне свою помощь, а я немногим отличаюсь от бревна. К бледным щекам Эрнеста прихлынула краска при этом воспоминании. - Может, все это стало до того нелепо, что меня каким-то пробочником раскупорило. И я сумел произнести: "Простите, месье. Я сейчас уйду". Он удивился - "За что вы просите прощения и почему хотите уйти?" - "Должно быть, в самом деле произошла ошибка, и это купе было зарезервировано только для вас, месье Марэ." - "На что мне одному целое купе?" - "Я не хочу вам мешать." - "Вы совершенно мне не мешаете, месье...как вас зовут, простите?" - "Не знаю." - "То есть как не знаете?" - "При виде вас я забыл свое имя". И тут он расхохотался. Расхохотался так весело, и жизнерадостно, и совсем не обидно... что я тоже стал смеяться, сам не знаю почему. И смеялись, наверное, минут пять, глядя друг на друга. А потом он протянул мне руку и сказал - "Жан Марэ, но можете называть меня по имени. Что же, свое вы вспомнили?" - "Да. Меня зовут Эрнест Верней, но вы можете называть меня как вам угодно." - "В таком случае, я предпочту называть вас Эрнестом". Он прервал рассказ и, опустив глаза, спросил: - Доктор... как вы считаете... Это могло быть галлюцинацией? Когда я сейчас рассказывал вам, мне казалось, что я рассказываю сон или делюсь фантазией. Но нет, это было...правда было. Но может быть, только у меня в голове? __________________________________________________________ * факт. В повседневной жизни Марэ отличался крайней застенчивостью, по этой причине никогда не любил светские тусовки. В общении же был чрезвычайно прост и тактичен.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен вспомнил любопытный факт - если каталептика трясти, кричать ему в ухо, пытаться как-то активно вернуть к жизни, то он только глубже погрузится в свое состояние. Но мягкое касание и тихий голос или шепот мгновенно способны расслабить напряженные мышцы и вернуть телу подвижность... То, что сделал Марэ, вполне укладывалось в этот способ вывести человека из ступора. Смех, последовавший следом, был обоюдной разрядкой напряжения, что позволило им познакомиться и вступить в диалог. Вопрос Эрнеста, тем не менее, прозвучал вполне серьезно, он все еще сомневался в том, что это было в реальности. Эмиль в ответ решил поведать о том, как произошла его первая встреча с Юнгом. - Когда я был примерно в вашем возрасте и учился в университете в Цюрихе, нашему старшему курсу выпала большая удача попасть на слушание первых лекций Карла Густава Юнга*, этого знаменитого психоаналитика. Чтобы вам было понятно, Юнг для студента-психиатра - все равно, что Марэ для зрителя. Божество. Тем паче, что и лекции у него в то время были посвящены божественным архетипам, интереснейшей и новой теме. Я ужасно волновался, боясь не попасть к нему на лекцию, аудитория была маленькой, а желающих - целый поток. И тогда я пришел заранее, караулить его у дверей. И вот вижу - идет какой-то мужчина, среднего роста, усатый, в круглых очках, с кожаным потрепанным портфелем, в обычном сером костюме. Видит меня, мнущегося у дверей, и спрашивает, здесь ли аудитория такая-то? А я не могу ответить, потому что узнаю его и точно так же, как вы, теряю дар речи. И мне точно так же кажется, что я заснул и мне все это снится. А Юнг посмотрел на меня пристально и говорит - "Юноша, вы здесь всю ночь меня поджидали, а теперь решили поспать? Лучше бы вы поступили наоборот. Я плохо реагирую на храп в аудитории." и похлопал меня по руке. Это магическим образом исцелило мою немоту, и я засмеялся и... проснулся. А Юнг никуда не исчез. Так вот, я полагаю, что вы спали и видели сон наяву. И Марэ тоже спал и видел, что с ним в купе едет какой-то странный юноша по имени Эрнест Верней. А после вы уже решили объединить ваши сны и снились друг другу до самого Бордо. ______________________________ * Юнг начал преподавать в университете Цюриха в 1933 году.
Эрнест Верней: - Так вот что произошло на самом деле. Мне очень нравится ваша версия. Эрнест хмыкнул и посмотрел на Шаффхаузена с тем большим уважением, что высказанная доктором мысль точно отразила его впечатления и переживания: - Знаете, месье... Я полагаю, что и вы для своих студентов - такая же глыба, как Юнг для вас. Будь я ученым, как Дюваль, я бы преклонялся перед вами, как н преклоняется... но я всего лишь посредственный художник и нескладный человек. И в самом деле не понимаю, за что судьба дарит мне такие подарки. Он вздохнул и снова потер виски руками: - Вот только в любви я всегда проигрываю... Но стоит ли жизнь того шума, который вокруг нее поднимают, если тебе не из-за кого умереть?.. Да, простите, я снова отвлекся. Дальше... Кофе. Сигареты. Еще кофе. Коньяк. Разговор ни о чем - обычная дорожная болтовня. Долгие паузы. Сердце, выбивающее барабанную дробь, каждый вдох вызывает резкую боль в стесненной груди. - Я не мог сказать ему ровно ничего путного, на вопросы отвечал невпопад, краснел и, наверное, произодил впечатление полного придурка. Но я пожирал его взглядом, просто не сводил с него глаз, я похищал, я воровал его красоту, я впитывал исходившее от него тепло, вдыхал его запах, я дышал в унисон с ним - и ...оооо, я был счастлив! Я знал, что скоро умру, что мне осталось немногим более суток, все во мне сжималось от ужаса при этой мысли, и ненависть подпирала горло, когда я думал о Лидии и ее ребенке - ребенке, зачатом от того, кого я называл отцом - но когда я смотрел на Жана, я думал, что все это не имеет никакого значения... И как же мне повезло, что перед смертью я удостоился увидеть Галахада*- после такого прекрасного зрелища следовало бы выколоть себе глаза, как крестоносцу, но я полагал, что смерть и так скоро лишит меня зрения... И последним образом, который всплывет в моем сознании, будет не лживая улыбка Лидии, не ее беременный живот (губы Эрнеста судорожно искривились... )...А большие лучистые глаза, невероятные его глаза, и мягкая, спокойная улыбка, полная доброты и участия. __________________________________________________________________ * Галахад - одна из значимых театральных ролей Марэ, он сыграл ее в пьесе Кокто "Круглый стол". Сам Кокто называл Марэ "Галахад Непорочный" **фанатичные паладины выкалывали себе глаза после созерцания Гроба Господня
Эмиль Шаффхаузен: Эмиль смотрел на него тем ненавязчивым взглядом, которым часто пользовался при работе с пациентами - не пристальным, который вызывал ассоциацию с рентгеном, а короткими такими сессиями контакта глаза в глаза, после чего его взгляд находил или более дальнюю точку на спиной пациента, или перемещался на предметы на столе или детали одежды собеседника. Так достигался наибольший комфорт в общении. И, благодаря такой технике, от Шаффхаузена не ускользали мелкие мышечные движения, вздохи, перемены в мимике или вегетативные реакции кожных покровов, т.е. все эти незначительные сигналы тела, являвшиеся лучшими маркерами на происходящее с душой человека. Вот и теперь он смотрел на Эрнеста и видел, что он волнуется, вспоминает, а не фантазирует, чувствует стесненность за грудиной, но не врет ни в одном слове. В том числе и в своих чувствах к отцу и бывшей невесте с их общим ребенком... От такого действительно впору кончать с собой, но встреча с Марэ очень глубоко затронула душу художника и, видимо, что-то в ней пробудила-таки к жизни. Но что? - Значит, пока вы с ним общались, мысль о смерти вас не покидала? Как же вышло так, что вы передумали? Вы рассказали ему свою историю и он сказал вам нечто, что переменило ваше намерение?
Эрнест Верней: - Все началось с того, что он спросил меня - куда я, собственно, еду? И пояснил, что я больше похож на преступника, бежавшего из-под ареста, чем на студента, который решил провести несколько дней у моря. "Но даже если вы в самом деле сбежали от властей, или, того хуже, из-под венца, - улыбнулся он. - Не бойтесь: я вас не выдам. Я знаю, что такое иметь проблемы с властями...Или с родственниками. " Тут, вероятно, на моем лице отразилось все, что я испытал при подобной догадке, так что он счел нужным пояснить: "Я знаю, что до ужаса бестактен, и заранее прошу прощения, если лезу не в свое дело. Но, Эрнест, у меня такое впечатление, что вы постоянно сдерживаете слезы. Вы так молоды... У меня сын вашего возраста*, он немного похож на вас, столь же обаятелен. И нередко попадает в передряги. Не могу ли я чем-нибудь помочь вам, как помог бы собственному сыну?" Эрнест прерывисто вздохнул, горло его сдавила нервная спазма, на глазах выступили слезы. Заново переживая встречу с Марэ в своем воображении, и дойдя до столь волнующего момента в повествовании, он не мог произнести ни слова. ____________________________________________________________________ * Серж Айяла - цыган, приемный сын Марэ, которого он усыновил вскоре после расставания с Жоржем Райхом (примерно в 1961 году).
Эмиль Шаффхаузен: "Не знал, что у Марэ есть сын, от кого бы?" - несколько отстраненно удивился доктор и налил в стакан воды, чтобы Эрнест смог запить свое волнение и продолжить беседу. Покопавшись в памяти, он припомнил, что в 1963 году у Марэ был юбилей, ему исполнилось 50 лет, стало быть, он только на 1 год моложе его самого. А месье де Сен-Бриз младше еще где-то на три-четыре года... "Занятное трио "отцов" получается. Но молодому человеку пора бы уже определиться с тем, кто его настоящий папа, а кто - заместители..." Пока его собеседник собирался с силами, преодолевая желание разрыдаться, Эмиль старался не смотреть на него, чтобы не смущать еще больше. Вместо этого, он спокойно проговорил, как бы между делом: - Знаете, есть такое интересное наблюдение, что человеку чаще всего удается раскрыть душу не врачу и не родным, а случайному попутчику в поезде. Короткая встреча, неизбежное расставание, а между ними - возможны любые откровенные разговоры. Именно потому, что попутчики друг друга практически не знают. Даже если один из них - бог...
Эрнест Верней: Эрнест коротко кивнул, вряд ли как следует вникнув в смысл сказанного. Он все еще находился в купе ночного поезда на Биарриц, и внове переживал всю гамму ярчайших и болезненных чувств, связанных с необыкновенной встречей - и еще более необыкновенным участием и вниманием бога к нему, простому смертному грешнику... - Это было для меня как первое причастие. - наконец, нашел он нужное сравнение. - В детстве...когда я еще верил в христианского бога... Я ждал причастия, как самого важного момента в жизни, я желал соединения с Создателем так пылко, как молодожен желает брачной постели. И знаете, что меня пугало больше всего? "Плохо причаститься". Оказаться... недостойным, испепеленным прикосновением своей нечистоты к божеству. Помню, когда наступило заветное утро, со мной едва не случилась истерика, когда я случайно проглотил несколько капель воды с зубной щетки*. Мать с трудом меня утешила - кстати, в то время она была ревностной католичкой. И когда это все же произошло... - Эрнест прикрыл глаза рукой. - То меня тряхнуло будто током, душу словно пронзило молнией, это ...сейчас бы я сказал, что напоминало сокрушительный оргазм, но тогда мне и сравнить было не с чем, я был ребенком. Но второй раз я испытал подобное, когда Сезар сказал, что любит меня. Вспышка света и оглушительный ток чистоты... А третий... третий раз... я очень хорошо запомнил - был как раз связан с Марэ, с одним его фильмом. И мне в голову не приходило, что однажды... Что однажды он вот так наяву сойдет ко мне, чтобы спасти от смерти. Он горько усмехнулся и закрыл лицо руками. - Но я опять боялся "плохо причаститься", и на его вопрос - такой простой - промычал что-то невнятное... Ну объясните, объясните мне, доктор, вы же все знаете: ладно я... но он-то с какой стати вздумал со мной возиться? Что я такое? "Червяк, в звезду влюбленный, "**а тогда я и выглядел,и вел себя как полное ничтожество... ________________________________________________________ *к Причастию принято подходить натощак от слова "совсем", в т.чю и у католиков. ** цитата из "Рюи Блаза", в фильме по этой пьесе Гюго Марэ исполнил одну из своих лучших ролей
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен склонился вперед, положив руки перед собой на стол: - Солнце светит для всех - и для императоров и для мокриц... Оно не делает различий, кого оделять своим светом, а кого считать недостойным его. Так и некоторые люди - им безразлично, кто перед ними, на кого падает сияние их славы или имени... Они слышат внутренний призыв о помощи - и откликаются. Марэ - актер, он обладает тонкой чувствительной душой, он не мог не услышать вас. Эрнест... И, знаете, я рад, что он вас услышал.
Эрнест Верней: - Вы тоже считаете его солнцем?.. - слабо улыбнулся Эрнест. - Да, наверное, вы правы - я действительно ждал помощи, я молил о ней, просто не верил, что молитва будет услышана. Я знаю, что у него чистая, прекрасная душа... Всегда знал. Душа ангела в теле Аполлона. И он говорил со мной так просто, без всякой напыщенности, без нетерпеливого любопытства. Как будто...ему в самом деле было не все равно. Молодой человек глубоко вздохнул и, уже не скрываясь, вытер глаза. - Он сказал очень мягко: "Эрнест, я вижу, что вы страдаете, вас что-то мучает... И если вы расскажете мне об этом, быть может, мы вместе сможем что-то придумать? По крайней мере, готов поручиться, что действительность перестанет казаться вам такой уж беспросвестной." Помолчал немного, потом дотронулся до моей щеки и сказал - "Вас покинул кто-то, кого вы очень любите, и теперь вы надеетесь убежать от боли, убежать от самого себя" Это был не вопрос, да я и не пытался отрицать...и он продолжил: "Я знаю, что это такое. Мне доводилось быть с обеих сторон. Все раненые любовью узнают друг друга по сходным симптомам. Так говорил мой лучший друг Жан Кокто, с потерей которого я никогда не смогу смириться - а он в этом разбирался, поверьте..." Как понимаете, доктор, после этого меня прорвало. Господи, как я рыдал у него на плече! Я так не плакал никогда в жизни, даже на похоронах Сезара! Это был какой-то потоп... Царевна Несмеяна по сравнению со мной была неприличной хохотушкой. Я до сих пор не понимаю, почему он не бросил мне платок и не выставил вон. Вместо этого он обнимал меня - ко мне так бережно никто и никогда не прикасался, доктор -и гладил по голове...Конечно, после этого мы перешли "на ты". Конечно, я рассказал ему все.
Эмиль Шаффхаузен: "Ага, вот и катарсис... Жаль, что этот метод нельзя запатентовать - гарантированный катарсис на плече Жана Марэ." - как-то невесело подумалось Эмилю, пока он наблюдал за меняющим выражение лицом Эрнеста - гримаса мучительной боли постепенно разгладилась и сменилась спокойным расслабленным просветлением, когда он снова пережил все это еще раз. - И этого хватило, чтобы вы поменяли свое решение или он еще что-то сказал вам, что-то важное?- спросил Шаффхаузен и тут же добавил, поясняя - Простите, что я допытываюсь таких мелочей, но это интерес исключительно профессиональный... Можете не отвечать, если это что-то слишком... личное.
Эрнест Верней: - Многое... - прошептал Эрнест. - Очень многое. Он сказал, что тоже мечтал о смерти, когда лишился Жана Кокто. И тоже переживал моменты в жизни, когда из-за отвергнутой любви хотел вскрыть себе вены. И о том, как тяжело было просыпаться в пустом доме, где больше не слышно шагов того, с кем связывал свое счастье и свои надежды. И еще... мне казалось, что годы прошли, а мы все говорили и говорили. Он умолкал - я рассказывал, он слушал меня, у меня перехватывало дыхание - и он снова начинал говорить со мной. Молодой человек покачал головой: - Он не убеждал, не давил, не сыпал банальностями и софизмами. Он...знаете, я сказал ему, что временами он говорит совсем как доктор Шаффхаузен. Думал, он спросит, о ком это я, а оказалось - он вас знает! Вас, похоже, все знают, даже на Олимпе, Асклепий вы наш. Ну... тогда ... тогда мы стали совсем уж откровенны друг с другом, и будь это в других обстоятельствах... (Эрнест снова слегка покраснел) но там этого просто не могло быть, понимаете? Не нужно, незачем, неуместно. Потому что все, что между нами случилось в ту ночь, было выше Эроса...И что я чувствовал, когда он просто прикасался ко мне, когда смотрел на меня, когда улыбался - не передать. В тот момент мне в самом деле грозила смерть, но только от счастья. Я... я по-настоящему почувствовал себя Ганимедом, избранником судьбы. Отчасти это Жан...это месье Марэ отправил меня сюда, к вам. Он сказал: "Тот доктор, вы хорошо его знаете, доверяете ему. И он в самом деле умеет исцелять не только тела, но и души. Ваша душа страждет, так поезжайте к нему, и доверьтесь снова, как уже доверялись однажды. А когда вы поправитесь, Эрнест, и снова почувствуете, что стали спокойны и счастливы - я буду очень рад узнать об этом, поверьте." Вот так все и произошло, доктор. Он взял чашку с остывшим кофе и сделал медленный глоток. - Теперь вы лучше все понимаете, месье Шаффхаузен? Понимаете, как случилось... то, что случилось между мной и Жаном Дювалем? И... почему я повел себя так, как повел?
Эмиль Шаффхаузен: "Отреагирование непрожитых фантазий..." -Да, теперь понимаю. - согласился доктор. Однако, Дюваль с Марэ не беседовал, он просто поддался тому току нерастраченного либидо, что исходил от Эрнеста... И это не делало ему чести, как врачу. В первую очередь - как врачу. - Жаль, что вы мне раньше не признались, возможно, тогда мы бы как-то сумели избежать вчерашнего инцидента... Но сделанного не воротишь. Не вините себя, месье Верней, право, вы привели аргументы, вас полностью оправдывающие, но они лишь отчасти могут оправдать месье Дюваля. Мне еще нужно подумать, как распорядиться его судьбой, чтобы найти компромисс между его... кхм... наклонностями и его профессией. Шаффхаузен встал, чтобы закрыть окно - несмотря на вентилятор, в комнате становилось душновато от полуденной жары. Наступало время сиесты - время спокойного размышления в приятной прохладе со стаканом лимонада в руке... И поразмыслить было о чем. Но разговор с Эрнестом должен был иметь иное завершение: - Что ж, если меня вам порекомендовал сам Жан Марэ, кто я такой, чтобы воспротивиться его рекомендации? Давайте определимся, месье Верней, что вы хотите от меня и от пребывания в моей клинике на сей раз?
полная версия страницы