Форум » Недавнее прошлое » Июнь 1965 года, частная клиника Сан-Вивиан, Антиб. » Ответить
Июнь 1965 года, частная клиника Сан-Вивиан, Антиб.
Эмиль Шаффхаузен: Эмиль прилетел с конгресса по методам психоанализа в большой психиатрии, который проходил в Канаде, и наутро, отдохнувший и взбодренный чашечкой кофе, поехал в клинику. Предстояла большая творческая работа по осмыслению материалов, представленных коллегами и оппонентами, и доктор предвкушал, как распределит свое рабочее время, чтобы по максимуму уделить внимание своим свежим впечатлениям и новым идеям. Но, как говорит пословица, "хочешь рассмешить Бога - поведай Ему о своих планах"... Сан-Вивиан встретила своего патрона целым ворохом новостей и срочной работы. Его личный помощник сразу после приветствия и обмена первыми впечатлениями протянул ему несколько листков с перечнем записи звонивших в отсутствие доктора пациентов и их родственников - половине из них требовалась срочная консультация по лечению, кому-то отсрочка по оплате своего пребывания в стенах клиники, кому-то - судебный иск на возмещение морального ущерба... Из всего этого потока особняком стоял тревожный звонок графа де Сен-Бриз - помощник обвел его красной ручкой. И ниже была приписка, что так же на ипсофон* позавчера поздним вечером пришел звонок от Эрнеста Вернея, он хотел что-то сказать, но поняв, что беседует с бездушной техникой, повесил трубку. Взяв листы с собой в кабинет, Шаффхаузен чувствовал, что его планам в ближайшее время не суждено осуществиться. Срочные счета, нелепые судебные иски от пациентов в рецидиве, нудные консультации по какой-нибудь ерунде навроде разрешения самостоятельно снизить дозу лекарства, да еще и какая-то очередная неприятность в семействе Сен-Бриз. Эмиль подумал, что напрасно взялся тогда за работу семейного консультанта для них, но теперь ему, видимо, предстояло ее продолжить... Устроившись в кресле и отодвинув до вечера кейс с бумагами, он углубился в решение накопившейся рутины. Рассортировав большую часть дел, и вернувшись к списку звонивших, он повнимательнее прочел послание от Сен-Бриза: "Доктор, это ужасно! Я сделал чудовищную глупость и снова подверг риску жизнь моего мальчика! Они расстались, но я сильно беспокоюсь за его душевное состояние, гораздо сильнее, чем за последствия этой мерзкой истории для себя самого! Пожалуйста, свяжитесь со мной, я возьму на себя все расходы по связи! Умоляю!" - Мило... неужто этот болван самолично решил скомпрометировать девушку перед сынком? Если так, то неудивительно, что тот снова помешался с горя... - пробормотал Эмиль, отыскивая в картотеке контакты графа - его местный номер и телефон в парижском особняке. Местный номер молчал, в парижском доме ответила горничная и полным тревоги голосом известила, что месье граф срочно уехал. Когда Шаффхаузен спросил ее, связан ли этот отъезд со старшим сыном, девушка на том конце провода жалобно всхлипнула и ответила после долгой паузы, что да, граф уехал в Биарриц, и что он опасается за жизнь месье Эрнеста из-за какого-то письма, которое получил от него сегодня утром. - Хорошенькие дела! - Шаффхаузен положил трубку и забарабанил пальцами по столешнице. Рецидив суицида был серьезным вызовом его профессионализму, особенно если молодой человек на сей раз твердо решил, что жить ему незачем, раз его предали сразу два близких человека... Однако, пока граф разыскивал сына где-то в Аквитании, по всему побережью басков, предпринять было ничего нельзя. Эрнест не перезвонил больше, и это было дурным знаком. Оставалось надеяться лишь на то, что катарсическое переживание случится с ним раньше, чем нечто непоправимое... С этим неприятным осадком в душе, Шаффхаузен пообедал и проработал еще несколько часов, и уже собирался приступить-таки напоследок к своему кейсу, полному свежих знаний и впечатлений, как ординатор снизу доложил, что его желает видеть месье Верней собственной персоной... Испытав невероятное облегчение от этого известия, доктор попросил пригласить посетителя в кабинет и подать две чашки чая. _________________ * ипсофон - устройство, предшествовавшее современному автоответчику.
Эрнест Верней: - Доброе утро, доктор, - проговорил Эрнест, проигнорировав приглашение сесть. - Я хорошо обдумал нашу вчерашнюю беседу и признаю вашу правоту. Со мной действительно случилось нечто необыкновенное по пути в Биарриц... но я не рассказал вам об этом, и тем самым здорово все запутал. Вы знаете, что я хотел умереть, но не знаете, почему вдруг передумал, почему вообще приехал сюда к вам... И вот уже вы считаете меня эгоистичным ублюдком, а месье Дюваля - опасным для самого себя и для окружающих, чуть ли не насильником. У него захватило дыхание, но, когда Шаффхаузен хотел что-то сказать, молодой человек предостерегающе поднял руку: - Не прерывайте меня, прошу вас, второй раз мне будет гораздо труднее собраться с духом. Вы не желаете давать никаких гарантий, понимаю... Но я должен быть уверен, что моя откровенность не сделает Жану хуже, чем уже есть.
Эмиль Шаффхаузен: - Хуже, чем вчера или сейчас, ему уже вряд ли будет, - ровным тоном заметил Шаффхаузен - и от вашей откровенности его состояние теперь уже не зависит. Но от нее зависит мое решение о его будущем. Если из вашего рассказа я пойму, что вина месье Дюваля может быть смягчена, я использую все, что вы мне сообщите для того, чтобы помочь ему реабилитироваться в моих глазах. Пока, к счастью, только в моих. Доктор взял короткую паузу и все же указал Эрнесту на второе кресло: - Я думаю, нам будет легче беседовать, если вы перестанете возвышаться надо мной и присядете.
Эрнест Верней: - Хорошо. Но для начала я хочу вам кое-что показать... Эрнест достал из внутреннего кармана куртки старомодные серебряные часы-луковицу, со вставленными в оправу двумя изумрудами, на длинной цепочке. Этот предмет, несомненно, был очень дорогим - и чрезвычайно странным для обихода молодого человека, презирающего все буржуазное. Перехватив взгляд Шаффхаузена, Верней пояснил: - Они перешли ко мне по наследству. Своего рода талисман. Я никогда с ними не расстанусь, даже если буду подыхать с голоду, их положат со мной в гроб. Но дело не в них... Взгляните. Он нажал на потайную пружину, что-то щелкнуло, оправа открылась. На задней стенке часов Шаффхаузен мог рассмотреть миниатюру, выполненную эмалью на слоновой кости*. - Кто это, по-вашему? ______________________________________________________________ * очень популярная техника для миниатюрных портретов, позволяющая добиться точнейшего сходства с моделью.
Эмиль Шаффхаузен: - Вы позволите? - Эмиль протянул руку к часам и пояснил, чтобы устранить недоверие - Я поднесу поближе к свету лампы, иначе не рассмотрю... Эрнест вручил ему часы. Шаффхаузен включил настольную лампу и присмотрелся к миниатюрному изображению. Человек, который с мягкой, немного застенчивой улыбкой смотрел оттуда на обладателя часов, был гораздо моложе, чем теперь, но доктор без труда опознал его: - Это молодой Марэ. Ему тут лет двадцать с небольшим, верно? - он вернул часы владельцу.
Эрнест Верней: Эрнест горько усмехнулся: - Все так думают. Все, кому я доверял настолько, чтобы показать этот портрет. И все они ошибаются, как и вы ошиблись, доктор. Это не Жан Марэ. Это Сезар Вальми. Он опустился в кресло и прикрыл рукой глаза. - Теперь вы понимаете? Или нет? Мне было восемь лет, когда я впервые увидел Марэ на экране. Мне было двенадцать, когда я испытал свой первый оргазм, глядя на его фото в журнале. И мне было пятнадцать, когда в Кондорсе я впервые пришел в класс для рисования и увидел за пюпитром... его. Чуть не потерял сознание, пока не врубился, что это все-таки не Марэ, а какой-то похожий на него парень. Сезар... Вы понимаете, месье Шаффхаузен?
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен задумчиво кивнул. - Да, понимаю... Теперь все прояснялось еще больше, хотя что с этим делать, он совершенно пока не представлял... Как можно вылечить человека от страсти к воплощенному солнцу? К его богу? особенно, когда бог сидит у него в голове даже не в одной, а в целых двух ипостасях... - А почему вы мне не рассказали о Марэ и его сходстве с вашим лю... возлюбленным тогда, три года назад? Сделай он это тогда, можно было бы совсем по другому построить лечение...
Эрнест Верней: - Потому что Жан Марэ- бог...Он вне времени и пространства. Он везде. Он как солнце, которое светит всем и согревает каждого, но не принадлежит никому. Подойди к нему близко, и сгоришь без следа. Помните? "О солнце любви твоей обжигаюсь..." Даже Кокто знал это, а ведь он тоже был сыном солнца. Эрнест прерывисто вздохнул и отвел глаза, чтобы скрыть заблестевшие в них слезы. - Но тогда я потерял Сезара. Сезара, а... не Марэ. Живого, теплого человека, который делил со мной постель, кров и пищу, любил меня, заботился обо мне больше, чем родной отец. За те семь лет, что были нам отпущены, мы всего несколько ночей провели порознь, и это были плохие ночи. И вдруг он уходит в вечную ночь, в холод, в пустоту... Но... но... я надеялся... как вам объяснить, доктор?.. Что какая-то часть его души жива. Что он может коснуться меня - или солнечным лучом, скользнувшим по щеке, или дуновением ветра в цветущем саду, или... взглядом с экрана... Понимаете, фильм - это ведь не что иное, как монтаж призрака. Актеры бестелесны, они суть образы, которые создают, и то странное пространство, между полотном экрана и стеной кинотеатра - как знать, может быть, это и есть то самое Царство мертвых, Страна воспоминаний? Он провел руками по лицу и покачал головой: - Об этом нельзя было говорить. Скажи я вам три года назад, вы навряд ли выпустили бы меня отсюда... Я хитрый шизофреник, доктор, я умею скрывать свою шизофрению. А еще я учился в католической школе. Знаю, звучит ужасно глупо для атеиста - ибо в поповские сказки я не верю ни на грош - но все-таки они были для меня Святой Троицей. Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Сезар, Жан Марэ и...мой отец. Теперь только один из этой троицы у меня остался, и я понял, что он не триедин, он - единосущ...
Эмиль Шаффхаузен: - Так... - Шаффхаузен хотел как-то осмыслить этот поток признаний, хлынувший на него, неподготовленного. Но это можно было сделать позднее, а пока ему представлялось важным получить подтверждение своему вчерашнему открытию. И, чтобы немного направить разговор в нужное русло, он заговорил сам: - Месье Верней, я рад, что теперь вы сумели из хитрого шизофреника превратиться в человека, способного рассказать о таких личных и сакральных переживаниях своему врачу. Однако, если я правильно понял вашу прелюдию, о том, что Марэ - единосущный бог, вам стало известно совсем недавно, да? И, видимо, через некое божественное откровение, и я даже не побоюсь предположить - богоявление вам, да? К примеру, в вагоне-ресторане поезда, идущего по маршруту Париж-Биарриц...
Эрнест Верней: - Доктор, а ваше настоящее имя случайно не Вольф Мессинг*? - слабо улыбнулся Эрнест. - От вас ничего не скроешь...Но вы снова немного ошиблись. Да, Феб Светозарный снизошел ко мне. И не в ресторане. Мы провели ночь в одном купе. И проговорили до самого Бордо. Он испытал огромное облегчение от того, что Шаффхаузен своей догадкой избавил его от самой трудной части признания. __________________________________________________________ * знаменитый гипнотизер, ясновидец и телепат. По легенде, предсказал Гитлеру его судьбу в случае нападения на СССР, а Сталину - дату его смерти
Эмиль Шаффхаузен: - Вы преувеличиваете мои скромные способности к ясновидению. - возразил Шаффхаузен, но сравнение с Мессингом ему польстило, и он все-таки немного самодовольно улыбнулся - Я всего лишь иногда смотрю по вечерам новости по телевизору. Ваш бог во вторник снизошел к кинозрителям Бордо, открывал новый кинотеатр вместе с сатаной-Фюнесом, и я просто кое-что сопоставил с вашим отбытием из Парижа и появлением на пороге моего кабинета четыре дня назад. Так что никакой мистики, никакой демонологии, увы или ура. Пояснив, откуда у него появилась информация, он замолчал в ожидании продолжения рассказа.
Эрнест Верней: - А-а... понятно. Стало быть, вы не Мессинг, а Мегрэ. - кивнул Эрнест, еще не совсем придя в себя от смущения. Почему-то рассказывать о встрече с тем, кого он с детства почитал уроженцем Олимпа, и кому втайне молился до сих пор, было намного труднее, чем о любовном приключении с Дювалем. - Вы верите в случайности? Так вот, если не считать, что судьба человека преопределена изначально, с первого крика до последнего вздоха, наша встреча была чистой случайностью. Когда я уезжал из Парижа, то зачем-то купил билет в первый класс, хотя обычно всегда езжу третьим. С рабочими и студентами, поскольку в сущности такой же рабочий и студент... Но как я уже говорил, в отношении к смерти я пошляк. И к месту своих предполагаемых похорон решил добраться на роскошном катафалке. Или, может быть, хотел просто подумать... чтобы никто не приставал с разговорами или с предложениями пропустить стаканчик. Сартр прав - человек слаб, и даже решив умереть, цепляется за мелочи, за любой обман, который способен удержать на краю пропасти... Да, я снова отвлекся. Простите. Он прервал рассказ и положил руки на стол. - А можно мне кофе и сигареты? Не обязательно переводить на меня вашу "гавану", сойдут и "галуаз".
Эмиль Шаффхаузен: Не говоря ни слова, Шаффхаузен набрал внутренний номер и попросил дежурную сестру принести две чашки крепкого кофе. Потом достал из стола портсигар и протянул его Эрнесту: - "Галуаз" не держу, уж простите старого сноба. Так что придется вам курить "гавану". Пододвинув к нему пепельницу, он встал и приоткрыл окно. С внешней стороны плотные деревянные жалюзи защищали кабинет доктора от яркого солнца, но теплый воздух тут же проник в помещение, вместе с ароматами райских кущ Средиземноморья. Чтобы организовать нужную тягу, он включил большой вентилятор. Вернувшись в кресло, Эмиль тоже решил закурить, хотя обычно ритуал курения сопутствовал другим его занятиям, не связанным с консультированием. Хотя насчет Эрнеста он выступал уже в роли священника, принимающего исповедание... Тут как раз подоспел кофе. - Может быть, еще что-нибудь? - спросил Шаффхаузен, прежде чем отпустить сестру с пустым подносом.
Эрнест Верней: - Ключи от рая, - усмехнулся Эрнест. - И бессрочный абонемент в "Лидо", хотя едва ли это вам что-нибудь говорит.* Но поскольку ключи проглочены драконом, а бессрочные абонементы разобрали счастливые сомнамбулы, достаточно кофе и сигарет. Закурив, он постарался сосредоточиться, но события того памятного дня - точнее, вечера и ночи,- напоминали сейчас рассыпавшуюся мозаику калейдоскопа, и собрать их в единый узор никак не удавалось. И речь его не текла так же связно и гладко, как во время беседы с доктором в саду. - Простите, если буду путаться и перескакивать с одного на другое - это не потому, что я хочу солгать или что-то утаить... Врать я умею гораздо лучше, чем рассказывать о некоторых вещах. Или, может, все дело в том, что я заснул как убитый, едва присел на нижнюю полку*. Иногда мне кажется, что все случившееся и было сном... Или что я до сих пор сплю... Он задумчиво отпил кофе, чертыхнулся, обжегшись, и едва не уронил чашку. - Первый раз я очнулся от того, что ко мне подошли проверить билет, а заодно попросили документы - сами понимаете, выглядел я хреново. Потом я снова заснул, и крайне удивился, когда какой-то мужик стал трясти меня за плечо, и, делая страшные глаза, предлагать перейти в другое купе, и, даже, по-моему, в другой вагон... Дескать, у них случилась какая-то страшная накладка, и мне продали место, зарезевированное для какой-то там делегации. Сами понимаете, как весело мне все это было услышать - с учетом цели моей собственной поездки - и конечно, я послал его на х....Он встал в позу и начал что-то мне доказывать, грозить полицией и еще какими-то карами небесными, но внезапно заткнулся. И я услышал очень приятный голос, говоривший: "Пожалуйста, месье, не беспокойте молодого человека. По-видимому, он очень сильно устал и нуждается в отдыхе. Я не собираюсь спать." Этот м...к в форме опять что-то залопотал, видно, очень уж был настроен меня вышвырнуть подальше, но мой любезный сосед - я его не видел, потому что лежал лицом вниз и вообще плохо соображал, что происходит - возразил: "Ничего страшного. Он мне ничем не помешает, надеюсь, что и я ему тоже. Пожалуйста, принесите вечерние газеты". Казалось бы, полная ерунда, месье Шаффхаузен. Но память - странный механизм, и я запомнил совершенно отчетливо каждое слово. ____________________________________________________________ *намек на обстоятельства жизни Марэ. **у французов очень своеобразные СВ для ночных переездов - или четыре сидячих места напротив, или с тремя полками, две верхних и одна нижняя. Если билет double - задвигается одна верхняя полка, если single - остается только нижняя полка, а верхние задвигаются обе.
Эмиль Шаффхаузен: Доктор глотнул обжигающий кофе, с удовольствием закурил и представил себе мизансцену их встречи, действительно - случайной до судьбоносности. "Вот так с богами и бывает - появляются ровно тогда, когда кто-то желает убраться из жизни. Но отчего же тогда не все самоубийцы так удачливы, как Эрнест Верней? Наверное, их боги проходят мимо, равнодушные к немому крику души... Что же заставило этого бога снизойти до страданий смертного?" - иногда у него включался внутренний диалог, но в основном Эмиль старался сохранять свое сознание и память чистыми от собственных идей, чтобы ничего не упустить. И даже сожаление о том, что ему не была известна давняя влюбленность Эрнеста в Марэ, попритихло, на время припертое к задворкам рассудка азартом исследователя. Он, как врач, еще наверстает свое, и да, Дюваль ему в этом поможет... - То есть, вы уже довольно долго ехали в купе, и Марэ сел на поезд где-нибудь в Пуату? - задал он уточняющий нейтральный вопрос, в сущности только для того, чтобы подчеркнуть, что слушает своего собеседника с неослабным вниманием.
Эрнест Верней: Эрнест пожал плечами: - Я не знаю, доктор. Я же говорю - меня срубило тут же, как только я прислонился головой к валику. Но скорее всего, он зашел где-то на промежуточной станции, недалеко от Мийи или Рамбуйе, когда мы еще только выехали из Парижа. Он закрыл глаза, обращаясь к памяти тела, снова погружаясь в пережитое там и тогда - цвета, звуки, запахи, прикосновения - и отчетливо понял, что там и тогда время для него действительно остановилось, как однажды остановилось солнце для Иисуса Навина. Да и в самом деле - где могла случиться подобная встреча, как не в зоне Безвременья, где условности и границы, выдуманные людьми для оправдания своей трусости, утрачивают всякое значение? - Помню, сперва он спросил, можно ли ему присесть рядом, чтобы не взбираться наверх, потом - не помешает ли мне табачный дым. Потом он куда-то вышел, а когда вернулся... и снова сел... я решил все-таки повернуться и посмотреть на него. Вот тогда, месье, я в самом деле подумал, что у меня галлюцинации.
полная версия страницы