Форум » Недавнее прошлое » Зима 1965 года. Париж. Особняк графа де Сен-Бриза. » Ответить
Зима 1965 года. Париж. Особняк графа де Сен-Бриза.
Эрнест Верней: Граф де Сен-Бриз проводит новогодние праздники в своем поместье в Бургундии. Это редкий год, когда семья собралась в полном составе: первая и вторая жены графа и дети, рожденные от обеих. Не считая многочисленных сестер и братьев, кузенов и кузин, тетушек и дядюшек... И друзей-соседей, собравшихся со всей округи. Старший и любимый сын, Эрнест Верней, после долгих уговоров, прибыл на семейное торжество в компании своей невесты, Лидии Фотиади. Вся родня имела удовольствие посмотреть на необыкновенную девушку, каким-то образом сумевшую обуздать буйство характера виконта, отвлечь его от модного распутства и "завиральных" революционных идей (по крайней мере, приучив не высказывать их столь бескомпромиссно, что это грозило исключением из Сорбонны), и обратить его мысли к домашнему очагу. Не случайно на недавней столичной выставке, где работы Эрнеста имели большой успех, значительная их часть представляла собой портреты Лидии. По всеобщему убеждению, вскоре должна последовать официальная помолвка и свадьба. Но что-то идет не так... В отношениях молодой пары чувствуется напряженность, напряженность возникает и между потенциальными свекром и невесткой. Вернувшись в Париж, граф Эжен де Сен-Бриз почувствовал, что ему необходим совет. А может быть, и более серьезная помощь. И позвонил доктору Шаффхаузену.
Эрнест Верней: - О да. Настоящая Голубая Фея, дрессирующая сорванца-Пиноккио, - Эрнест поднял глаза к потолку. - Но это так смешно выглядит, месье Шаффхаузен... Смешно и по-детски. Просто мне доставляет удовольствие подыгрывать ей и делать вид, что я слушаюсь, и трепещу от ее укоров. Конечно, временами это бесит! И тогда мы ссоримся. Обычная история парижских влюбленных, месье, одна из сотен тысяч. То ссоримся, то миримся, но не можем друг без друга и дня прожить. Не понимаю, с чего отец беспокоится... Он всю жизнь общается сходным образом со всеми своими женщинами. Молодой человек скрестил на груди руки и добавил вызывающе, как будто ему кто-то возражал: - Только никакого священника-грека не будет. Я вообще не понимаю, зачем Лидии нужна вся эта дребедень с мэрией, брачным контрактом, да еще и с церковью. Мы давно уже с ней муж и жена, все прочее, не более чем глупые мещанские предрассудки...
Эмиль Шаффхаузен: - Вот как? - сделал удивленный вид Шаффхаузен - Хм... Лидия убеждена, что рано или поздно она вас убедит обратиться в греческое православие. По крайней мере, в ее устах это прозвучало, как дело решенное. Но, вероятно, таковы уж религиозные предрассудки ее семьи, которая тем не менее готова смотреть сквозь пальцы на то, что девушка уже фактически ваша жена... - доктор зашел с другой стороны, понемногу расшатывая ни на чем не основанную убежденность Эрнеста в том, что она думает так же, как и он на сей счет. Ему были хорошо знакомы проблемы, которые появлялись в межэтнических браках - не далее, как на прошлой конференции его коллега из Германии зачитывал доклад на эту тему и разбирал практические случаи обращений за помощью психотерапевтов и психоаналитиков. Неврозы у детей - самое малое, чем платили пары из разных культур и с различными взглядами на мир и духовные ценности.
Эрнест Верней: Эрнест сделал гримасу, с невольной откровенностью обнаружив перед доктором все, что он думает о семье Лидии вообще и о религиозных предрассудках в частности: - Папаша день и ночь внушает Лидии, что я ей не пара, поскольку не являюсь греком. Его любимая фраза - "Когда наши предки строили Парфенон, предки французов качались на деревьях". В таких случаях мне всегда хочется его спросить, а х..й ли он сюда приперся со своими оливками, но это как-то неделикатно по отношению к будущему тестю. Молодой человек нахмурился, погрузившись в неприятные воспоминания, но вскоре чело его разгладилось, и он усмехнулся: - Вообще-то я интернационалист и сторонник свободного культурного обмена. Все люди рождаются свободными и равными, это аксиома. Никогда не понимал стремления замкнуться в узкую касту избранных и смотреть на весь остальной мир как на скопище агрессивных дикарей. Но когда я встречаю оголтелого националиста, да еще и шовиниста впридачу, да еще в центре Парижа - во мне сразу пробуждается реакционер-дедушка. Он, знаете ли, был родом из Вандеи*, из тех шуанов, что так и не приняли Директорию. Если бы Николаос Фотиади был нормальным человеком, и его просьба о крещении в православии звучала бы как милое чудачество, я бы плюнул и залез в купель... Но плясать под дудку мракобеса с оловянными глазами, не считающего двадцатилетнюю дочь за полноценного человека - увольте, доктор! Тем более, что Лидия довольно своеобразно исповедует свою религию... ________________________________________________________________ * Вандея - по сю пору наиболее консервативный и ультраправый департамент Франции, где чрезвычайно сильны монархические, католические и националистические настроения. Все депутаты от Вандеи - убежденные противники мультикультурности.
Эмиль Шаффхаузен: Реакционер-дедушка пробуждался в потомке Сен-Бризов не впервые на памяти доктора. Первый раз нечто реакционное он наблюдал в клинике в ответ на просьбу называть медбрата-испанца так, как написано у него на табличке, а не так, как взбредет в голову. Тогда испанец услышал много лестного о себе, своих предках-конкистадорах и своем дурацком акценте... "Национализм - самая неистребимая из всех фобий... Непохожесть враждебна, похожесть приемлема и понятна... Но как девушка надеется все же свести этого бунтаря со священником? Впору пари заключать с ее отцом... но на нее я бы не поставил." - Своеобразно? Можете рассказать, как именно? - Шаффхаузен даже слегка склонился вперед, к собеседнику, чтобы продемонстрировать интерес.
Эрнест Верней: - А вы не догадываетесь? - поднял брови Эрнест. - У нее очень женская вера. Отлично приспособленная для бытовых нужд. Она следует внешним правилам и ограничениям - например, ни за что на свете не станет есть мяса в пост, потому что это "неправильно", не пропустит пасхальной службы, ни за что не наденет брюки, поскольку это "мужская одежда" , или слишком короткое платье, поскольку это "безнравственно" - но на то, чтобы еба... простите, спать с любовником тайком от всех, это не распространяется. Ложь, гнев, гордыня, тщеславие тоже за грехи не считаются, а именуются "качествами характера". Исповедуется она тоже весьма выборочно, к чему священника зря волновать. Зато знает ответы на все религиозные вопросы - и чего богословы столько времени мучаются, спросили бы у Лидии, право - и не терпит никаких шуток или даже простой иронии в связи с Богом. Он прервал себя на полуслове и снова сделал глоток вина. - Даже не знаю, чего это я разговорился на подобную тему, доктор. Честное слово, впервые за полтора года я... Видимо, сработала привычка: если сидишь наедине с доктором Шаффхаузеном, приготовься вывернуть душу наизнанку, и мозги тоже. Ну скажите, месье - могу ли я не воспринимать подобную "религиозность" своей невесты как форменную блажь?
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен откинулся на спинку кресла и негромко рассмеялся в усы: - Да, такую религиозность трудно не принять за блажь. Но видимо, у женщин действительно мозг иначе устроен, чем у мужчин, и нам не понять пресловутой женской логики, даже если изучать ее всю жизнь... Она-то уверена, что все в порядке, все так и должно быть - формальное и показное благочестие послушного Эго, а под ним - бушующие энергии Ид, которые плевать хотели на все ограничения СуперЭго... Мы, мужчины, не способны так глубоко разделять эти три компонента, вот и мучаемся от собственного несовершенства и греховности мира... А женщины, женщины просто забывают про душу, когда тело обуревают желания, и про дух, когда душа жаждет чувств. И горе тому, кто им напомнит о связи одного с другим... Он потянулся за бокалом вина и с удовольствием отпил пару глотков, потом снова взглянул на Эрнеста с вопросом в глазах и на устах: - Вас привлекает именно эта ее непоследовательность, ведь так? Она сродни вашей творческой спонтанности, способности отказывать логике и голосу разума и поддаваться воле внутренних переживаний и импульсов...
Эрнест Верней: - Я как-то не задумывался над этим, месье... Почему мы любим? Почему ненавидим? Можно придумать что угодно, любое объяснение, и наверное, в нем будет доля истины. Ваша наука говорит, что мы управляемся инстинктами... Религия говорит о нравственном чувстве. Так не все ли равно, что за радуга грез раскидывается над на утренней эрекцией и вечерним бурчанием в животе? Он посмотрел на Шаффхаузена и развел руками: - Иногда я чувствую себя пойманным в ловушку. Хуже того - в капкан... Чем больше рвешься из него, тем глубже вонзаются шипы. Но когда она смотрит на меня так... нежно, ласкающе, или когда укладывает к себе на колени, чтобы расчесать волосы, или когда мурлыкает на плече и шепчет на ухо всяку милую ерунду - я готов для нее сделать все. Понимаете? Абсолютно все. За дверью послышалось деликатное, предупреждающее покашливание слуги: он собирался внести поднос с кофе, и, судя по всему, граф и Лидия уже закончили любоваться орхидеями.
Эмиль Шаффхаузен: - Женщины всегда ловят нас, мужчин, в свои сети. Как рыбу. И пока вы не исполните все ее желания, она не выпустит вас обратно в море... - философски заключил Шаффхаузен, и сам себе мысленно поаплодировал - более точной метафоры насчет рыбы* и женских желаний подобрать было бы трудно... Слуга вошел в столовую и внес кофе. Следом практически сразу вошли Лидия и граф. Она была беззаботна и весела и что-то щебетала о своих впечатлениях, расточая комплименты в адрес владельца дома. На лицо графа была натянута маска любезности, но в глазах отражался холод, которому позавидовали бы льды Гренландии... "Хм... похоже, Лидия и тут пыталась "порыбачить"." - подумал Эмиль, наблюдая за графом. - "А что если предложить ему ее спровоцировать и скомпрометировать в глазах сына, если уж Сен-Бриз так хочет избавиться от столь любвеобильной невестки? Но хочет ли он того на самом деле- вот в чем вопрос..." - Как вам понравились орхидеи графа, мадемуазель? - спросил Шаффхаузен, чтобы выяснить для себя еще какие-нибудь подробности относительно этой юной хищницы. _____________________________ * рыба - на языке бессознательного в психоанализе часто трактуется, как символ мужского члена.
Эрнест Верней: - О-о, они просто ши-кар-ны-е! - воскликнула Лидия. - Никогда не видела более прекрасных цветов. Но, конечно, ваша компания, граф... месье де Сен-Бриз... - она бросила на владельца дома игривый взгляд. - ...да, ваша компания доставила мне не меньшее удовольствие! Терпеливо переждав очередную серию женского щебетанья, Эрнест обратился к отцу: - Папа, ты не обидишься, если мы уже поедем? Я обещал отвести Лидию в кино, а она хочет быть дома к полуночи. - О, разумеется, - сухо сказал граф. - Вы можете располагать собой и своим временем, как считаете нужным. Но неужели у вас не найдется еще четверти часа на чашку кофе? А после Мишель отвезет вас куда пожелаете. Молодой человек открыл было рот, чтобы ответить, но пухлая ручка Лидии требовательно сжала его запястье... и гречанка высказала решение: - О, месье де Сен-Бриз, как вы добры! Конечно, мы согласны. Пьем кофе, и поедем в кино с вашим шофером... Спасибо, месье! ...Получасом позже молодая пара покинула особняк. Сен-Бриз и Шаффхаузен остались в одиночестве за коньяком и сигарами. Выждав некоторое время, граф посмотрел на гостя, как будто приглашая его или высказать свое суждение, или задать новые вопросы.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен размышлял, стоит ли ему высказать свое мнение или мнение, которое понравилось бы графу. Несомненно, граф ждал от доктора лекарства от любви своего сына к этой вульгарной девице сомнительных достоинств. Но лекарство от любви еще никто не придумал ни в форме порошков, ни в таблетках, ни в горькой микстуре. - Что вам сказать, граф? Что я обо всем этом думаю или что вам хотелось бы услышать? - наконец, он решил переложить ответственность за этот выбор на самого графа де Сен-Бриз.
Эрнест Верней: - Правду. - коротко ответил Сен-Бриз. - Разумеется, правду, доктор... Я понимаю, что едва ли она будет приятной, возможно, разозлит меня, выведет из себя... Но я хочу слышать правду. Он в раздражении оттолкнул бокал, так что коньяк выплеснулся на полировку, но не обратил на это ни малейшего внимания. - Только, прошу вас, не ограничивайтесь скупым: "Она ему не пара". Я и сам это отлично знаю.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен глотнул коньяка и затянулся сигарой, прежде чем ответить. Граф терпеливо ждал вердикта. - Помнится, два года назад вы мечтали, чтобы он переменил свои предпочтения. Но, как вижу, теперь вас не устраивает его вполне традиционный выбор... - заметил доктор для начала, с целью напомнить самому графу, что ранее с его сыном была связана куда более тяжелая ситуация трагической влюбленности в мужчину. - Однако, я не в праве судить ваши чувства, и даже понимаю, почему эта девушка вам не пришлась по нраву и почему вы желаете, чтобы эта свадьба не состоялась. Неприятная для вас правда состоит в том, что он в нее действительно влюблен, и она умело этим его состоянием пользуется. О чувствах самой девушки мне судить сложнее, но я бы сказал, что ее амбиции и жажда власти сильнее ее любви к нему. И... если конечно мое предложение не вступит в противоречие с вашими этическими принципами, этим можно было бы воспользоваться, как оружием в борьбе с нею...
Эрнест Верней: Граф рассеянно кивал, слушая доктора, не то соглашаясь, не то мысленно возражая ему, но на последней фразе резко подался вперед: - Что вы хотите этим сказать? Прошу вас, объяснитесь, доктор... Прежде чем Шаффхаузен успел ответить, он счел нужным сам высказаться точнее: - Я не хочу этой свадьбы, точнее, я не хочу, чтобы они жили как муж и жена. Для Эрнеста не так уж важен юридический аспект брака, он справедливо считает, что жена - та, с кем ешь за одним столом и просыпаешься утром в одной постели изо дня в день. Но именно это меня и страшит... его привязанность... Вы обратили внимание, какой он бледный, как похудел, как плохо ест? А она, напротив, излучает здоровье, не жалуется на аппетит и пьет, как сапожник, если вы заметили. Она настоящий вампир, месье Шаффхаузен! Эрнест ничего не замечает, ничего не слушает, но я-то вижу - она будет его жать и жать, пока не выжмет досуха, и после... после найдет себе новую жертву. И пусть бы ее, но сын у меня один! Любимый сын, я хочу сказать... Сен-Бриз заговаривался от сильного волнения, но надеялся, что доктор сумеет его понять. - Месье Шаффхаузен, поверьте я готов на все, чтобы прекратить эту связь. Любая сумма денег... любое содействие в рамках закона... и даже за его рамками... Но Эрнест должен освободиться от этой пагубной страсти. Кстати, вы так и не сказали, какой она вам показалось? И чем она его держит, по -вашему?
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен слушал графа, прервав на время дегустацию коньяка и сигары. "Вампир? Скорее уж суккуб или сирена, завлекающая гребцов Улисса на скалы. Прекраснотелая сирена с острыми коготками..." - он вспомнил властный жест, каким Лидия пресекла желание Эрнеста уйти не попив кофе. - Я думаю, она его очаровывает сексом. Он художник, витающий в облаках своего воображения, она же подобна земле, которая крепко держит корни дерева, пока ветер качает его крону. Сексуальность ее подобна ненасытной жажде земли быть вспаханной и засеянной, а в Греции, как я слышал, можно снимать по два-три урожая в год. Греческий темперамент вкупе с современными понятиями молодежи о свободе отношений - вот что заставляет вашего сына терпеть ее мелкие капризы и соглашаться с ее желаниями. Она дает ему почувствовать себя мужчиной-завоевателем, будит в нем древние инстинкты наших предков, спящие под тонким покровом цивилизации. И вас это в ней пугает, как мне кажется. Вы боитесь, что хотите ее, как и ваш сын, ведь так?
Эрнест Верней: Сен-Бриз смертельно побледнел. Если бы он все еще держал в руке бокал, то стекло наверняка бы хрустнуло в его конвульсивно сжавшихся пальцах. - Откуда, черт возьми... - начал он, и умолк, не в силах подобрать нужных слов. Несколько минут граф просидел в молчании, потерянный, как преступник, пойманный с поличным, и наконец, снова заговорил: - Вы правы. Она вызывает у меня чувства ... определенного толка. Я не зря поминал о борделе - последний раз сходным образом меня возбудила пуэрториканская проститутка. А до этого...в Тулоне... ну, не важно. Важно, что в подобном чувстве всегда было что-то грязное, дикое, и как вы сказали - первобытное. Но ничего, кроме физического желания, ни одного светлого или доброго чувства. Когда я думаю о ней, то временами испытываю желание убить, уничтожить ее, как опасное животное, как змею. И даже сейчас, когда я водил ее в оранжерею... Он отвернулся, как будто прямой взгляд Шаффхаузена стал ему невыносим - но, скорее, он был невыносим сам для себя. - Лидия с любым интересным ей мужчиной ведет себя как проститутка, заманивающая клиента, и хуже всего, что ее облик... ее движения... даже ее запах... о-о... это застревает в теле, как болезнь.
полная версия страницы