Форум » Недавнее прошлое » Зима 1965 года. Париж. Особняк графа де Сен-Бриза. » Ответить
Зима 1965 года. Париж. Особняк графа де Сен-Бриза.
Эрнест Верней: Граф де Сен-Бриз проводит новогодние праздники в своем поместье в Бургундии. Это редкий год, когда семья собралась в полном составе: первая и вторая жены графа и дети, рожденные от обеих. Не считая многочисленных сестер и братьев, кузенов и кузин, тетушек и дядюшек... И друзей-соседей, собравшихся со всей округи. Старший и любимый сын, Эрнест Верней, после долгих уговоров, прибыл на семейное торжество в компании своей невесты, Лидии Фотиади. Вся родня имела удовольствие посмотреть на необыкновенную девушку, каким-то образом сумевшую обуздать буйство характера виконта, отвлечь его от модного распутства и "завиральных" революционных идей (по крайней мере, приучив не высказывать их столь бескомпромиссно, что это грозило исключением из Сорбонны), и обратить его мысли к домашнему очагу. Не случайно на недавней столичной выставке, где работы Эрнеста имели большой успех, значительная их часть представляла собой портреты Лидии. По всеобщему убеждению, вскоре должна последовать официальная помолвка и свадьба. Но что-то идет не так... В отношениях молодой пары чувствуется напряженность, напряженность возникает и между потенциальными свекром и невесткой. Вернувшись в Париж, граф Эжен де Сен-Бриз почувствовал, что ему необходим совет. А может быть, и более серьезная помощь. И позвонил доктору Шаффхаузену.
Ответов - 62, стр:
1 2 3 4 5 All
Эмиль Шаффхаузен: Звонок графа де Сен-Бриз застал доктора в подготовке материалов к весенним семинарам в Цюрихе и Лондоне. Шаффхаузен не любил отвлекаться от написания текстов, и сперва хотел отложить их беседу на вечер, но граф настоял, и Эмиль расслышал в его голосе нотки неподдельного беспокойства. Побеседовав с ним о сыне и его планах, доктор сперва не мог взять в толк, почему граф, который так радовался тому, что сына больше не тянет к мужчинам, вдруг воспротивился его решению жениться. Но ряд вопросов, которые Шаффхаузен задавал по ходу разговора, кое-что прояснил. Де Сен-Бриз так же готов был заплатить клинике кругленькую сумму, чтобы доктор приехал к нему в Париж и, познакомившись с невестой сына, мог сделать о ней свое заключение. Просьба была странной, но... выполнимой. Тем паче, что до весенних поездок у Шаффхаузена оставалось относительно свободное время, ибо пациентов в его клинике было немного. Договорившись о том, что он сможет уделить графу только пару дней, и урегулировав финансовую сторону вопроса, Шаффхаузен через несколько дней выехал в Канн и оттуда поездом в Париж. Прибыв на Лионский вокзал на следующий день, он сел в машину, присланную графом, и с комфортом доехал до престижного пригорода Буживаль, где располагался особняк Сен-Бризов.
Эрнест Верней: Увидев в окно, что автомобиль вьехал во двор, граф позвонил слуге и приказал подавать обед. - Накройте на двоих в маленькой столовой. И смотрите, чтобы ни одно блюдо не опоздало. После обеда мы будем в курительной, подайте туда трубки и коньяк. Отдав распоряжения, он направился вниз, и, торопясь лично встретить Шаффхаузена, даже не накинул пальто. - Здравствуйте, доктор! Надеюсь, я не очень спутал ваши планы... Вы уж простите, но мне никак не обойтись без вашего совета.
Эмиль Шаффхаузен: - Здравствуйте, граф! Не стоит извиняться, вы попали в удачный момент, когда в клинике случилось временное затишье. Зима, знаете ли, многие из моих пациентов в ремиссии и разъехались по домам, а я занимаюсь в основном научной работой. - Шаффхаузен ответил на рукопожатие и прошел в дом. Отдав пальто, кашне и трость лакею, доктор вместе с графом поднялся на второй этаж, в столовую, обставленную мебелью в стиле модерн и украшенную витражами арт-нуво. Доктор сделал тонкий комплимент вкусу графа, но тот был действительно сильно расстроен чем-то и только рассеянно кивнул в ответ, будучи мысленно не здесь. Отобедав и переместившись вместе с хозяином дома в курительную комнату, Шаффхаузен с удовольствием расположился в уютном кресле с бокалом коньяка и длинной трубкой, полной душистого гаванского табака. - Так чем же вызвана ваша тревога за сына на сей раз, граф? Мальчик делает успехи, учится, я слышал, у него прошло несколько выставок, собирается жениться, как добропорядочный человек. Что не так с этой девушкой, кроме того, что она не из вашей среды? - спросил он у Сен-Бриза.
Эрнест Верней: - Хотите знать правду? - граф отложил трубку, не успев сделать даже одну затяжку. - Именно это меня и беспокоит. Да, понимаю, мне следует радоваться, что сын наконец-то образумился, образумился настолько, что даже вознамерился жениться. Тем более, что я и сам женился примерно в его возрасте...ну, это не важно сейчас... Так вот, месье Шаффхаузен. Все жто не похоже на Эрнеста. Он какой-то слишком тихий, и у меня дурное предчувствие. Сен-Бриз прерывисто вздохнул и посмотрел в окно, за которым в синеватом сумраке кружил белый снег. Когда он касался тяжелой темы, ему всегда хотелост спрятать взгляд. - Понимаете... Он весь в меня. Если влюбляется - то со всего размаха, но женщины никогда не забирали над ним власти. А эта девица, как мне кажется, держит его в ежовых рукавицах. И на строгом ошейнике. Ваше лечение помогло, доктор, очень помогло, он уже два года не прикасается к наркотикам, гораздо умереннее пьет, и даже с немедленным присоединением к повстанцам Че Гевары согласился подождать - одно время он бредил идеей создать серию портретов команданте с натуры... Насколько я знаю, он часто с волонтерами посещает больницы и школы для бедных, дает бесплатные уроки рисования. Все бы ничего, если бы не эта девушка.
Эмиль Шаффхаузен: Доктор затянулся трубкой и выпустил в потолок облачко вкусного дыма, осмысливая то, о чем ему рассказывал граф. "Компенсаторная реакция подчинения? На что? Он восстановил отношения с семьей и с социумом... но стал ли счастлив от этого? Девушка его подавляет, видимо... Но что заставляет его терпеть?" - Скажите, граф, вы разговаривали с Эрнестом по душам? Он вам признавался в том, что счастлив, что сбылись его надежды? Или напротив, становится скрытен и раздражителен, когда вы заводите с ним задушевные беседы?
Эрнест Верней: Граф, обрадованный, что его так быстро и хорошо поняли, кивнул. "Я не ошибся, пригласив Шаффхаузена. Он сразу ухватывает суть". - Я пытался, доктор. Неоднократно. Но он или отшучивается, ссылаясь...ммммм...на некоторую особую сексуальную притягательность Лидии, или - как вы и сказали - замыкается и становится раздражительным. "Я очень счастлив, я люблю ее", вот и все, чего я сумел от него добиться. Сен-Бриз сделал затяжку и глотнул коньяка, раздумывая, стоит ли сразу же выкладывать Шаффхаузену всю информацию, и решил, что стоит. - Вы знакомы с греческими семьями, доктор? Эта странная ветвь восточного христианства, традиционный уклад, безговорочное подчинение младших старшим, и брак по выбору родителей. Любой, самый дальний родственник, или даже просто - грек, всегда будет иметь преимущество над "чужаком". Лидия очень привязана к семье. И очень религиозна. Но... она вступила в связь с Эрнестом вопреки семейным правилам,и теперь он считает, что несет за нее полную ответственность. А с ее отцом они взаимно терпеть друг друга не могут.
Эмиль Шаффхаузен: "Ага... межэтнический конфликт... революция ушла из области надмировых идей в плоскость семейных отношений... И Эдип вырос в конфликт Ахилла и Агамемнона за добычу Трои. Да и девушка не дура, знает, где водится крупная рыба и знает, как с ней управиться... Особая сексуальная притягательность - какая-нибудь перверсия? Анальный секс? Стоит выяснить это тоже, но пока неясно, как?..." Коньяк у графа был превосходный, его терпкий черносливовый привкус был долгим и приятно сочетался с крепким табачным дымом. И опьянение наступало мягко, как сонное расслабление после целого дня, проведенного на воздухе... Самое то, что требуется в холодный зимний день. - А с девушкой вы общались? Какое впечатление она на вас произвела? Возможно, она просто очень сильно любит вашего сына и желает его осчастливить, даже если этому будут противиться все ее родственники?
Эрнест Верней: Сен-Бриз покачал головой. - Я в этом не уверен. Может быть...поэтому я пригласил вас, доктор. Чтобы вы разрешили мое сомнение. Конечно, Лидия еще очень молода, ей нет и двадцати, однако... ее повадки...манеры... то, как она говорит с Эрнестом, как держит себя с ним - все это так мало похоже на юную наивность, что я, право, озадачен. Граф покрутил в пальцах пустой бокал, поставил его на стол. - Она умеет вести себя в обществе, она весела, по-своему остроумна, но слишком уж любит быть в центре внимания. Нарушает правила, потому что уверена, что ей позволено больше, чем другим. И... (он замялся) на мой вкус, она совсем не красива. Этот южный тип, знаете? Рано созревают, быстро стареют. Сексуальна, да, пикантна...пожалуй. Но вызывает она скорее грубое возбуждение, какое испытываешь к бордельной шлюхе, или при просмотре порнографического журнала. А для моего сына, насколько я знаком с его пристрастиями, очень важен момент чистого эроса... платоновского, если вы понимаете, о чем я.
Эмиль Шаффхаузен: - Понимаю... - кивнул доктор, усваивая новую порцию информации и прокручивая в голове отдельные сказанные графом слова и фразы. "Еще нет двадцати, но уже не девственна, судя по всему... Судя по всему, тоже демонстративна, как сам Эрнест или даже забивает его демонстративность, которую он отчасти перенес на картины, своей... Или она нарциссична и полна самолюбования - идеальная модель для художника... Грубое возбуждение? О, да это дева земная, Лилит, Геката поймала нашего витающего в облаках бога в свои крепкие объятия..." - Скажите, как бы вы назвали их, когда они вместе? Какой вы видите их пару, какие образы или сравнения приходят вам на ум? - спросил он графа, допив свой бокал, и взял спички, чтобы заново раскурить погасшую трубку.
Эрнест Верней: - Хм... Какие сложные вопросы вы задаете, месье, - Сен-Бриз потер лоб и смущенно улыбнулся. - Признаться, никогда не думал об этом. Мне не нравится видеть их вместе, вот что я точно знаю! Они как... как бык и тореадор, простите за столь грубое сравнение. А еще мне почему-то всегда страшно за сына. Как будто по ночам эта девушка превращается в змею, или в дракона. Он налил в бокалы еще коньяка, раскурил заново погасшую трубку. - Возможно,это лишь мои фантазии, возможно... Возможно, мной управляет страх - меня пот холодный прошибает, когда я вспоминаю, что три года назад чуть было не потерял моего мальчика... Но я хочу быть твердо уверенным, что он счастлив, а не женится из духа противоречия, понимаете? Сен-Бриз глубоко затянулся и закончил свою мысль: - Если я прав, доктор, то вскоре после свадьбы он или снова впадет в депрессию, или возьмется за наркотики. И мальчики тоже не исключены. Или, напротив, останется ей верным из духа противоречия, но будет сбегатьиз дома при первой же возможности.
Эмиль Шаффхаузен: "Бык и тореро... да еще и дракон со змеей! Да, это встреча нашего юного художника с хтоническим чудовищем*... Ах, какой прекрасный материал! И какая досада, что Юнг уже скончался, а то я ему непременно подкинул бы эту в высшей степени архетипическую историю! Расскажу о ней на конгрессе независимого аналитического общества Великобритании в мае. " - доктор замечтался, несколько отойдя от тревог графа, но слова того о своем страхе вернули его в курительную комнату с университетской кафедры Кембриджа. - Итак, вы сомневаетесь в том, что он с ней счастлив. И желаете узнать, не скрыта ли под всем этим ее какая-то корысть, которая в итоге может разрушить вашему сыну жизнь... И если такое выяснится, то вы всеми силами захотите предотвратить их свадьбу, так? __________________________ * хтоническое чудовище - монстр, порожденный хаосом, часто представляемый в виде гадов, атрибут подземных богинь - Реи-Кибелы, Гекаты, Деметры, в аналитической психологии - обозначение древних животных инстинктов, силы ИД.
Эрнест Верней: - Именно так. - подтвердил Сен-Бриз. - Ну что же, доктор... вы согласны помочь мне? И... что теперь делать, по-вашему? Он озабоченно постучал кончиками пальцев по столешнице. - Я не говорил сыну о вашем приезде, но спросил, не хочет ли он придти ко мне на ужин... Вместе с Лидией, разумеется. Или такая диспозиция кажется вам неправильной?
Эмиль Шаффхаузен: - Я понял, что он уже дал согласие на визит? Что ж, тогда имеет смысл мне остаться и взглянуть на них, как на пару, ну а вам - придумать достаточно правдоподобное основание, почему я оказался здесь в это время. - заключил Шаффхаузен, понимая, что собственно именно этого и ждет от него Сен-Бриз. - После ужина, если мне удастся пообщаться с ними, я вам доложу свои соображения на сей счет, и мы вместе подумаем, насколько оправданы ваши опасения и что делать, если они подтвердятся... А до ужина я хотел бы воспользоваться возможностью побывать в госпитале Сальпетриер, благо, это недалеко отсюда, в Университетском квартале. Вы не откажете мне в любезности показать, где тут у вас телефон? Я хотел бы вызвать такси.
Эрнест Верней: - Зачем же такси, месье Шафхаузен? Мой шофер отвезет вас куда угодно и привезет обратно. Или вы не доверяетете Мишелю? У него опыт и стаж вождения больше, чем у любого из парижских таксистов. Но телефон- если желаете им воспользоваться - есть в ближайшем холле. ***
Эмиль Шаффхаузен: - Я полагал, вы отправите машину за вашим сыном и его девушкой... - пожал плечами Шаффхаузен, но не стал сопротивляться предложению графа. В Сальпетриер ему удалось пообщаться с председателем Парижского Психоаналитического Общества месье Нахтом и заручиться его поддержкой в проведении исследования больных шизофренией. Удовлетворенный итогом встречи, он вернулся в особняк Сен-Бриз за час до времени ужина. По дороге, разговорившись с шофером графа, он узнал кое-какие мелкие подробности отношений графа с сыном и положил их в отделение своей памяти, где хранились другие сведения про его пациента, Эрнеста Вернея.
Эрнест Верней: Граф де Сен-Бриз не успел сообщить Шаффаузену, что его сын, как и тысячи других парижских студентов и парней с рабочих окраин, предпочитает ездить на метро и ходить пешком, а девушку катает на такси. Не предупредил он доктора и о том, что ужин в компании Эрнеста очень мало напоминает традиционную семейную трапезу в респектабельном кругу. Оставалось надеяться, что суп из омара, пулярки и артишоки, поданные на обед, несколько примирят Шаффхаузена с макаронами и полентой за ужином. *** - Эрнест, - капризно надула губки Лидия. - Мы опаздываем... - Сейчас, дорогая. Только переоденусь. - молодой человек, отмывая под краном перепачканные тушью руки, обернулся через плечо и улыбнулся невесте. Выглядела она экстравагантно: короткое шелковое платье в черно-белой гамме, белые "жокейские" сапоги* с черными пряжками, на плечах - длинный палантин из воздушного белого шифона, черные, как смоль, волосы собраны в высокую прическу, и украшены заколкой в виде белой орхидеи (в свое время она была выполнена ювелиром с площади Вандом** по рисунку Эрнеста), руки унизаны кольцами, шею украшает жемчужное колье. - Ты должен был быть готов час назад! Такси уже ждет. - Но ты ведь не хочешь, чтобы я отправился в гости прямо так? Мне наплевать на условности, однако ты потребовала галстук и рубашку. Мне нужно было все это отыскать и погладить. - Ну конечно... Я, как всегда, виновата! Между прочим, у меня сегодня не очень-то много времени. Я должна вернуться домой не позже полуночи. Отец завтра принимает компаньов из Афин, он хочет, чтобы я непременно присутствовала. - Лидия, - Эрнест взял девушку за плечи и развернул лицом к себе: -Когда ты усвоишь, что твой дом - здесь, рядом со мной? - Не раньше, чем мы с тобой официально поженимся, дорогой, - рассмеялась она. - И если ты не согласишься повенчаться со мной в греческой церкви, боюсь, у тебя и дальше будут проблемы с моим отцом. Для него брак, не освященный церковью, не является браком. Верней поднял глаза к небу, но смолчал, не желая сейчас вступать в долгую дискуссию. Четверть часа спустя они оба сидели в такси, и Эрнест, рассеянно отвечая Лидии, что-то щебетавшей насчет преимущества отдыха в Греции по сравнению с Ривьерой, старался настроиться на встречу с отцом... Он прекрасно понимал, что во время новогодних праздников ему не удалось провести проницательность графа и убедить его в своем безоблачном счастье. В общем-то,мнение отца о Лидии не должно было волновать Эрнеста, поскольку и сам брак, и все связанные с ним ритуалы воспринимались им как буржуазные предрассудки - однако скепсис и сомнения графа де Сен-Бриза в значительной степени отражали сомнения Эрнеста Вернея... *** - Добрый вечер, мадемуазель, добрый вечер, месье виконт. - голос Жана, как всегда, был мягким и вкрадчивым. - Месье граф ждет вас в голубой гостиной на аперитив. - Жан, - начал было Эрнест. - Сколько раз я просил тебя... Он хотел добавить - "не называть меня виконтом", но не успел, поскольку в него попала парфянская стрела: - Да, месье, я забыл добавить, что месье граф пригласил к ужину месье Шаффхаузена. - Кого?! - Месье Шаффхаузена. - вкрадчиво повторил мажордом. И добавил с особенным удовольствием: - Шафф-хау-зена. Первым побуждением Эрнеста было развернуться и уйти, но его остановил раздосадованный и недовольный взгляд Лидии. Ей не хотелось опаздывать на ужин, и она сразу поняла, что столкнулась с какой-то очередной тайной из жизни жениха... О, как же она ненавидела его прошлое. - Кто такой этот Шаффхаузен, Эрнест? - спросила она, пока они поднимались по лестнице. - Доктор. Наш...друг семьи. ________________________________________________________________ *так действительно носили. И сейчас кое-где носят... **на площади Вандом располагаются самые лучшие и дорогие ювелирные магазины Парижа.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен и хозяин дома уже успели пропустить по бокалу кира, когда слуга доложил о прибытии молодого виконта и его невесты. Когда молодые вошли, доктор встал и, после того, как граф представил их друг другу, вручил девушке букет, сказав пару дежурных комплиментов, потом пожал Эрнесту руку. Ответное рукопожатие было каким-то вялым, и Шаффхаузен обратил внимание на то, что молодой человек плохо скрывал свое раздражение и часто отводил взгляд. - Рад видеть вас в добром здравии, месье Верней. Как продвигается ваша учеба? Как успехи на художественной ниве? - спросил он, не рассчитывая, впрочем, получить искренние ответы. Между отцом и сыном явственно натянулась нить напряжения, стоило молодым людям переступить порог гостиной. Но девушка, чья эффектная и броская красота так напоминала царицу Клеопатру* в исполнении Элизабет Тейлор, нисколько не смущалась этим или вообще не замечала ни холода в вежливых фразах Сен-Бриза, ни вызова в ответах Эрнеста. Она хлопала ресницами, точно бабочка своими крыльями, и что-то весело щебетала о последней выставке работ своего жениха и о том, как было бы замечательно отправиться весной в Грецию... - ...ведь там так живописно! А вы бывали в Греции, доктор Шаффхаузен? - девушка устроилась в кресле рядом с Эрнестом и отпила глоток шампанского, пока он наливал себе мартини. - К сожалению, в самой Греции бывать мне не доводилось, только на Кипре, да и то в период, не очень благоприятный для отдыха**... - ответил Эмиль, вспоминая, как ездил туда на реабилитацию жертв греко-турецких военных столкновений. Удручающее зрелище - война в столь райском месте... - А вы, я так понимаю, гречанка? У вас очень чистое французское произношение, но все же есть мягкий южный акцент. - заметил доктор. ________________________ * имеется в виду недавно вышедший в кинопрокат фильм "Клеопатра" 1963 года, совместного производства США, Великобритании и Швейцарии. ** в 1963-64 годах на Кипре был ряд военных конфликтов между турками-киприотами и греками-киприотами.
Эрнест Верней: Пока доктор светски болтал с его невестой, Эрнест смотрел на отца, даже не пыаясь скрыть укоризны и раздражения. Он не верил в "рояли в кустах" и понимал, что его психиатр оказался здесь не случайно. Может быть, в другое время Верней и не прочь был бы повидать этого человека, которому, как ни крути, был обязан жизнью, но встретиться с ним без предупреждения, да еще в присутствии Лидии... Все это напоминало неумелую и грубо расставленную ловушку. - Ты выглядишь усталым, - обратился к нему отец, передавая бокал шерри, - Ты здоров? - В докторе я не нуждаюсь, - с иронией ответил молодой человек. - И между прочим, папа, ты тоже хреново выглядишь. - Я знаю, - вздохнул Сен-Бриз. Чутье охотника подсказало ему, что пора нанести удар: - Я пригласил доктора для себя. Мне повезло, что месье Шаффхаузен смог приехать... Удар попал в цель. Эрнест поставил бокал, не сделав глотка, и другим тоном спросил: - Что с тобой? - Пока еще не знаю. Плохо сплю, даже со снотворным, и вобще мне как-то не по себе... *** Лидия, втянувшись в беседу с доктором, в то же время внимательно прислушивалась к тихому разговору отца и сына. Все, что выпадало из зоны ее контроля, тревожило и вызывало раздражение. Ей очень хотелось нравиться графу де Сен-Бризу - не только как будущему свекру, но и как инересному и умному мужчине...к тому же весьма богатому...- но она инстинктивно понимала, что пока не очень-то преуспела. И, возможно, утонченный изысканный граф находит ее внешность чересчур своеобразной. С Эрнестом в этом отношении было проще, он считал ее красавицей, и неустанно доказывал свои чувства самым пылким образом. И гречанке весьма льстило подобное поклонение. Роман с Эрнестом расцвечивал ее жизнь яркими красками, и возносил на вершину самых сладостных переживаний, но все же... их любви чего-то не доставало. Стабильности. Респектабельности. Всеобщего восхищения и одобрения родни... и денег. Да, денег. В сравнении с доходами графа, да и с тем уровнем достатка, к которому Лидия привыкла в доме отца, у художника не было ни гроша. Это очень удивляло девушку - ведь Эрнест был удачлив, успешен, деньги текли к нему ровным постоянным потоком, но отчего-то никогда не задерживались надолго. И ладно бы, все они тратились на Лидию и обустройство семейного гнезда! Он никогда и ни в чем не отказывал ей, это правда, ради удовлетворения ее прихотей он хватался за то, за что раньше не брался, легко делал долги, но... этого было недостаточно. "К чему такие усилия, когда все может быть проще?" - думала Лидия, поглаживая рукой дорогую обшивку удобного кресла. - "Ему надо всего лишь занять подобающее положение, оставить свои сомнительные увлечения и всех этих ужасных знакомых из Университетсткого квартала, и...начать оформлять витрины, магазины, рестораны, дома. И почаще бывать в доме отца. Тогда... тогда никто не возражал бы против нашего брака, да и ему самому было бы не отвертеться." Их пригласили в столовую. Лидия улыбнулась и взяла Эрнеста под руку.
Эмиль Шаффхаузен: Из разговора с девушкой доктор понял для себя одно - она капризная папина дочка. Даже будучи рядом со своим женихом, она использовала возможность невинно заигрывать с ним, начиная от наивных вопросов и заканчивая жеманным улыбочками и кокетливыми жестами. И еще, видно было, что визиты в дом графа инициирует скорее всего она сама - ей здесь нравилось в отличие от Эрнеста, этого убежденного социалиста и противника буржуазного образа жизни. Она то и дело прикасалась к мебели, с удовольствием пила Моэт Шандон со смородиновым ликером, и то и дело посматривала на графа де Сен-Бриз, ощупывая взглядом его дорогой костюм. По сравнению с небрежным внешним видом художника-Эрнеста граф был просто образцом элегантности и стиля, и ей, с ее кричащими безделушками и ярким макияжем, такая элегантная простота наверняка казалась признаком настоящего богатства и аристократизма. "Богатство и положение отца - уж не это ли ее так влечет сюда? Эрнест - наследник, и она будет терпеливо выжидать, когда ей перепадет доля от семейного пирога Сен-Бризов... Пиранья... маленькая греческая пиранья." - пришел к невеселому заключению доктор. - "Все детки нуворишей одинаковы в своем стремлении взобраться на пирамиду по чужим головам и сердцам..."
Эрнест Верней: Во время ужина Эрнест пребывал в состоянии мрачной задумчивости, и нехотя ковырял вилкой любимую поленту. Присутствие Шаффхаузена, причиной которого оказалось нездоровье отца, против воли, сильно встревожило молодого человека. И в то же время перед его мысленным взором проносились события трехлетней давности: навсегда сомкнутые, остывшие губы любимого человека, которые он с рыданиями целовал перед тем, как Сезара положили в гроб, запах газа, тошнота, галлюцинации, больница, бешеный разгул в Париже, вторая попыка самоубийства, клиника Сен-Бернара, клочья вспоротых вен, наркотический туман - и клиника Шаффхаузена, белое здание, в окружении кипарисов, миртов и олеандров. И последующие полотора года, прошедшие, точно во сне... Пробуждением ото сна стала Лидия. Лидия, с которой он связал новые надежды на любовь и жизнь, к которой тянулся душой и телом, желая отдать все - но гречанка оказалась столь же скупой на истинную нежность и дружбу, сколь и жадной до чувственных ласк и всей той дребедени, что составляет счастье и восторг "обычной женщины". Она как будто и не спорила с ним, не выдвигала прямых требований, стремилась получить желаемое окольными путями - но всегда получала то, что хотела, будь то поцелуй, кольцо с красивым камнем, новенький кошелек, страстная ночь любви или не менее страстный скандал. Взрывной греческий темперамент давал себя знаь на каждом шагу, Лидия была нетерпелива, горда и "скора на расправу", и в сочетании с природной вспыльчивостью Эрнеста их союз представлял собой нечто вроде романа Этны и Везувия. Само по себе это было и неплохо, и поначалу вдохновляло художника на твореческие поиски и новые сюжеты, но к концу второго года отношений начало изрядно утомлять и раздражать... Тем более что Лидия постепенно, шаг за шагом, но очень методично опутывала Эрнеста целой сетью уловок, лишая его свободы, выдавливая и оттесняя не нравящихся ей друзей и подруг, ломая под себя привычки и образ жизни художника. И все это подогревалось костром ревности, куда Лидия никогда не забывала подкинуть дров. За ней вечно носилась толпа кавалеров (не считая женихов, которых ей регулярно предлага родня), и гречанка находила своеобразное удовольствие в стравливании самцов. Правда, после того, как одна неловкая ситуация закончилась жестокой дракой Эрнеста с неким Марио, рассаженой бровью и вывихнутым плечом для одного и сломанным носом для другого, а также солидным штрафом для обоих, Лидия стала осмотрительнее... Но сегодня за ужином девушка была - само очарование. Она как будто задалась целью свести с ума всех присутствующих мужчин, включая слуг, и ее пышная грудь, выступающая из открытого платья, являла собой невероятно соблазнительное зрелище. - Вы надолго в Париж, доктор? - спросил Эрнест у Шаффхаузена, улучив момент, когда сиог вставить слово. - Я во подумываю, не нанести ли визит к вам на Юг ближе к Пасхе. Можем вместе порыбачить в заливе. - Порыба-а-ачить? - протянула Лидия, перебивая жениха. - Эрнест, а как же я? В лодке меня укачивает, значит, я буду сидеть на берегу? Мужчины! Хотя... (на ее губах запорхала улыбка) если месье де Сен-Бриз составит мне компанию...Рыбачьте, мальчики. Понимая, какое впечатление весь этот пассаж произвел на отца, Эрнест мучительно покраснел. "Он решит, что она полная дурочка..."
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен отметил, как ловко эта девица встревает в разговоры и какое упорство она проявляет в своем стремлении удерживать всех присутствующих мужчин в поле своего зрения и контроля. Глядя на Эмиля, она клала руку поверх руки Эрнеста, а другой рукой делала жест в сторону графа де Сен-Бриз, или посылала недвусмысленные сигналы им обоим, говоря какую-нибудь чепуху вроде этой. "Странно, что Эрнест не замечает этого... или замечает - и от того так мрачен? Пожалуй, кое-что нам бы стоило обсудить уже теперь, не откладывая в долгий ящик..." - Я буду в Париже еще как минимум, пару дней, но, возможно, задержусь до конца недели. Однако, вы можете приехать в Антиб в любое время, хотя на юге пока и не сезон для рыбалки. Думаю, что для ваших кистей снова найдется работа в часовне... - Шаффхаузен употребил кодовую фразу, понятную только им двоим, но она и тут немедленно встряла: - Часовня? Ты расписывал часовню? Моему папе это должно понравиться! А почему ты мне раньше не говорил об этом? Я хочу посмотреть! Доктор, вы покажете мне эту часовню, ведь правда? - очаровательно улыбнулась эта греческая дива и ее ресницы-бабочки снова затрепетали, а губки сложились в капризную линию. Но на доктора ее женские уловки произвели отталкивающее впечатление, он не любил женские манипуляции, которыми его регулярно изводила Жанетт, доставшаяся ему вместе с клиникой друга в наследство.
Эрнест Верней: - Я не говорил, потому что мне неприятно об этом вспоминать, - резко и отрывисто ответил Эрнест, - И я сильно сомневаюсь, что твой папа пришел бы в восторг от моего творчества... Во-первых, он ни х..я не понимает в живописи, а во-вторых, там в основном х..и и были нарисованы. - Эрнест! - воскликнула скандализованная Лидия, покраснев так же сильно, как и ее жених за минуту перед тем. - Ты...Ты... Возможно, дальше последовали бы слезы, но молодой человек не дал ей времени довести мизансцену до конца. Поднявшись из-за стола, он проговорил: - Я уже сыт, благодарю. И покину вас на несколько минут. Он вышел из столовой, чувствуя, что готов провалиться сквозь землю от стыда за все происходящее... и прежде всего за самого себя. Отец, а теперь еще и Шаффхаузен - они не должны были видеть его таким (покорным? слабым? смирившимся? - он не знал точного ответа). Но они видели. *** - Я прошу прощения за моего сына, - мягко проговорил Сен-Бриз. - В случившемся есть и моя вина. Перед обедом я сказал Эрнесту кое-что, что его сильно расстроило... И разговоры про Антиб... Наверное, не стоило касаться этой темы. Он вопросительно посмотрел на Шаффхаузена, потом ободряюще улыбнулся Лидии и нежно пожал ей руку: -Но не будем идти на поводу у его дурного настроения. Эрнест скоро вернется, а мы пока попробуем десерт... Мой повар превзошел сегодня самого себя.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен покивал головой в знак согласия, но взглядом постарался передать графу нечто иное - дело не в Антибе и дурных воспоминаниях... Однако, Сен-Бриз был искренне расстроен и огорчен выходкой сына и не увидел этого намека. Эмиль вздохнул и включился в обсуждение тонкостей французской кухни. Десерт и впрямь был превосходен, и девушка вскоре снова уже была весела и беззаботна, и перестала поглядывать на дверь, в которую вышел ее жених. Однако, тревога графа, напротив, все возрастала, и вскоре он тоже извинился, преодолевая смущение от вынужденного нарушения негласных правил гостеприимства, и вышел из столовой. Шаффхаузен и Лидия остались вдвоем доедать десерт. - Расскажите, если вас это не смутит, а как вы познакомились с Эрнестом? На выставке? - спросил он для того, чтобы с одной стороны поддержать разговор, а с другой, чтобы потом сравнить версию девушки с версиями Эрнеста и его отца. Иногда в таких случаях это были три несовпадающих рассказа об одном и том же событии...
Эрнест Верней: - Да ну что вы, доктор, чему ж тут смущаться, - весело рассмеялась девушка, и в ее темных, как маслины, глазах появился лукавый блеск. - Конечно, я расскажу. Нет, это было не на выставке. Но зато так романтииииично! Мы с подругой собрались в кино, на новый фильм с Жаном Марэ...* Но нам не хватило в кассе билетов, представляете? Мы так расстроились! Чуть не плакали! А Эрнест... Он был там с другом и просто услышал наш разговор. И они отдали нам свои билеты, представляете? Лидия помолчала, чтобы усилить впечатление, и глубоко вздохнула. - Мы, конечно, были очень благодарны, и согласились попить с ними кофе после сеанса... Я, правда, сначала не хотела идти с незнакомым парнем, тем более, что он так на меня смотрел, но отказать было бы невежливо. Я схитрила: предложила отправиться в кофейню на улице Харп, которую держат мои дядя и тетя. Гречанка звонко рассмеялась и метнула на доктора многозначительный взгляд. "Да уж, схитрила... Просто хотела быть хозяйкой положения. Я сразу знала, что не отпущу его." - Ну, они нас встретили, мы пошли пить кофе, все было очень мило...Эрнест хотел проводить меня домой, но я не позволила, попросила поймать мне такси. Ох, хорошо я тогда еще не знала толком, кто он такой!.. А то ни за что не согласилась бы с ним снова встретиться. У моего папы предубеждение насчет богемы и студентов, и он ведь еще и социалист. Ужас, и это графский сын! Он пригласил меня пообедать вместе, а я... нет, представляете? Сказала, что пойду с ним, если он принесет мне автограф Жана Марэ! Ой, у него сделалось такое странное лицо... Я даже пожалела, что дала ему такое невыполнимое задание, и хотела уже придумать что попроще, но он вдруг улыбнулся и сказал, что принесет. Лидия снова глубоко вздохнула, вспоминая свои сомнения и волнения, и страх, что привлекательный незнакомец "сорвался с крючка", и последующее торжество. - Но он оказался человеком слова и моим героем! Не знаю, как ему это удалось, но он принес мне автограф - такая красивая фотография, надписано - "Лидии с наилучшими и теплыми пожеланиями. Жан Марэ". Конечно, после такого подвига я не могла ему отказать, хотя мне не просто было выбраться из дома. Она умолкла и взяла чайную ложечку. ______________________________________________________________ * Это как раз время "юннебелевского" периода Марэ, когда с 1958 в прокат почти ежегодно выходили фильмы "плаща и шпаги", а с 64 по 66 год вышло три серии культового "Фантомаса"
Эмиль Шаффхаузен: "Мальчик и впрямь кинулся совершать подвиги ради своей хм... "принцессы"... Однако, как бы ему не оказаться в результате в пасти прожорливого дракона ее похоти". - думал Шаффхаузен, удивляясь про себя свойству психики приукрашивать действительность и подменять ее привлекательной фантазией. - "С другой стороны, возможно, она его немного обратила к сфере материального, приземлила нашего Икара, парящего в опасной близости от зенита славы..." - и эта точка зрения вполне объясняла, почему Эрнест так глубоко завяз в отношениях с пышногрудой и чувственной гречанкой - она была подобна плодородной пахотной земле, которая влекла любого, кто был достаточно щедр и могуч, чтобы засеять ее всю семенами... Но пахарь и сеятель рисковал растратить все свои силы на возделывание, душевную "возгонку" этой грубой материи-нигредо... и так и не добиться урожая. - Значит, вас познакомил с Эрнестом сам Жан Марэ? - с легким едва заметным оттенком иронии спросил Шаффхаузен. Марэ... этот бог, этот кумир молодежи 40-60-х годов, с его скандальной личной жизнью и независимым мнением, он своей игрой, своими архетипически выверенными героями пленял не только девичьи сердца. И было что-то символическое и одновременно героическое в этом жесте Эрнеста - достать автограф у бога, у тайной иконы всех гомосексуалистов Франции, и принести его любимой девушке, на которой он был намерен жениться, забыв прошлое, закрыв для себя ту страницу, на которой осталась кровь его возлюбленного и его горькие слезы по нему... Знает ли она про эту тайну семьи Сен-Бриз? Вряд ли... - И на какой же фильм вы тогда ходили? На первую часть "Фантомаса"? Признаться, я не сразу узнал его в гриме на первых кадрах, это ж надо иметь такой талант к перевоплощению! - продолжил он свои аккуратные расспросы, припорошенные пудрой светской беседы.
Эрнест Верней: - Да я уже не помню, - небрежно усмехнулась Лидия.- Может быть... Жан Марэ, это, конечно, прекрасно, но где мы - и где Жан Марэ? Она демонстративно повела рукой. - Мне никогда не приходило в голову влюбляться ни в актеров, ни в певцов, как мои подруги. Потому что это глупость - любить того, с кем никогда не сможешь быть вместе... Нет, весь этот "плутонизм" не по мне. Я сказала Эрнесту первое, что в голову пришло, дала задание потруднее, и он его выполнил. - лицо девушки просияло горделивой улыбкой. - И это было только первое задание! Ой, когда он ухаживал за мной, я чувствовала себя настоящей принцессой в башне. А мой папа грозился поначалу убить его, представляете? Даже нанимал своих рабочих, чтобы они его как следует проучили. Пришлось мне вмешаться, а то неизвестно, чем бы это закончилось. Лидия помолчала, и вдруг сердитая гримаска исказила ее изящно очерченные губы: - Но знаете, иногда я думаю, что Эрнест заслуживает хорошей порки! Он милый мальчик, я очень люблю его, но иногда - совершенно невозможен! Вы давно его знаете? Что вы о нем думаетеК?
Эмиль Шаффхаузен: ""ПлУтонизм"? Да уж, куда ей до философии ПлАтона? Скорее уж, "плутовство" - вот ее настоящее искусство, и Плутон - бог, которому она поклоняется... Да, барышня-то вовсе не романтична, зато прагматизма хоть отбавляй... Бедный мальчик! Осознает ли он, как тяжело ему придется, если он на ней в итоге женится?" - Шаффхаузен преисполнился живейшего сочувствия к Эрнесту, представив, как такая супруга может отравить существование столь чувствительного и утонченного художника, что прятался в душе Вернея под напускным цинизмом и защитной грубостью манер. Фраза про то, что Эрнест заслуживает порки насторожила доктора - не попал ли он на качели садо-мазохистских игрищ с нею? Ее доминирование в их паре было очевидным, возможно, она подчинила его себе так же и в постели? Шаффхаузен решил, что нужно быть предельно осторожным и ничем не выдать этой юной вакханке, что они с Эрнестом тесно общались почти год. - О, я знаю его давно, но совсем не так хорошо как вы, уверен. Мы редко общались с ним, в основном когда я заходил проведать его отца. Первый раз он произвел на меня впечатление немного самоуверенного молодого человека с большими амбициями и грубыми манерами, но потом я имел возможность убедиться в том, что он может вести себя благовоспитанно, что он умен, что он приятный собеседник. И конечно, он талантливый художник. Он умеет выбирать красивые вещи, людей... что подтверждает и ваше присутствие сегодня здесь, мадемуазель Лидия. - последняя фраза прозвучала комплиментом, хотя не была им: Шаффхаузену хотелось увидеть, как она отреагирует на его слова, заметит ли в них тонкую иронию.
Эрнест Верней: - Вы совершенно правы, месье, - важно кивнула Лидия. - Он только с виду такой... А чуть поскреби анархиста -социалиста - под ним самый что ни на есть настоящий графский сын. Ох, если бы вы знали, как иногда бывает тяжело! Он ничего не слушает и всегда все хочет сделать по-своему. Сколько усилий приходится прикладывать, чтобы воспитать этого дикаря! Почему-то ей захотелось пожаловаться, изобразить заботливую мать непутевого сына. Лидия полагала, что именно в такой роли легче всего завоевать благосклонное внимание этого импозантного господина. И хотя не понимала, зачем ей добавлять в свою коллекцию скальпов еще и пожилого доктора, продолжала гнуть свою линию. - Но он любит меня, очень сильно любит...И пока его сердце принадледжит мне - а я верю, что это никогда не изменится - я смогу победить все, что нам мешает. Вот увидите, мы непременно повенчаемся в греческой церкви! *** Граф обнаружил Эрнеста в бывшей детской - эту комнату он занимал в детстве, приезжая к отцу, в ней же и оставался на ночь в тех редких случаях, когда задерживался в доме. Молодой человек сидел на кровати, опустив голову, и не пошевелился при виде отца. - Эрнест... ,- мягко начал Сен-Бриз, но больше ничего не успел добавить: сын вскочил и бросился ему на шею, с силой сжал в объятиях, и прошептал что-то неразборчивое. Граф едва не задохнулся от волнения - в последний раз Эрнест подобным образом выражал чувства, когда ему было одиннадцать. Он поднял руки, хотел обнять сына, но только беспомощно поглади его по плечу. И так же беспомощно спросил: - Что с тобой? - Ничего, - Эрнест отступил, и лицо его теперь приобрело обычное ироническое выражение. - Твое бургундское бросилось мне в голову, и я глупо расчувствовался. Да, ты прав, я невежливая свинья. Сейчас пойду и попрошу у всех прощения. Ты доволен, папа?
Эмиль Шаффхаузен: "Самоуверенности этой девочки мог бы позавидовать британский лорд." - подумал доктор, а вслух сказал другое: - Венчание в греческой церкви ведь предполагает обряд крещения в греческую веру, так? Будет очень любопытно узнать, как вы собираетесь обратить этого, как вы выразились, "дикаря", бунтаря и атеиста? Надеюсь, ваши методы будут помягче тех, что применяли к дикарям Нового Света спутники Кортеса... В этот момент в столовую вернулись граф де Сен-Бриз и его сын. По выражению их лиц, которое они оба тщетно пытались заслонить более привычными масками, Шаффхаузен понял, что между ними только что произошло нечто значимое. Глаза графа влажно блестели, Эрнест же немного сутулился, словно прятал в груди от посторонних взглядов что-то несомненно ценное и очень хрупкое...
Эрнест Верней: Эрнест сразу же подошел к Лидии, и, церемонно взяв ее за руку, запечатлел на запястье девушки поцелуй: - Прости, моя дорогая, я был не в себе. Это все папино вино, оно вечно играет со мной злые шутки. Прости меня, пожалуйста, я был не прав и глубоко раскаиваюсь. Лидия хмурилась - язвительный ответ висел на кончике ее языка, но граф и доктор явно ждали от нее более милосердного слова. И она заставила себя улыбнуться: - Ну хорошо, Эрнест, я тебя прощаю. - голос ее звучал все же довольно резко и холодно. - Но больше чтобы ничего подобного не было! Терпеть не могу грубости... - Ты права, моя радость. - он коснулся губами ее щеки. - Мир? Доктор Шаффхаузен, и вы тоже извините меня. И в знак моего полного раскаяния готов принять немедленную епитимью. Лидия, помнишь, ты хотела посмотреть на коллекцию папиных орхидей? Он тебя проводит в оранжерею...да, папа? А я в наказание останусь тут, развлекать доктора Шаффхаузена. Верно, месье? Тут он обернулся и посмотрел доктору прямо в глаза...
Эмиль Шаффхаузен: Отчаянный призыв о помощи, так явно обращенный к нему, не мог быть проигнорирован врачевателем души. Шаффхаузен важно кивнул в ответ: - Да, Лидия, вы можете быть спокойны. Нет худшего наказания для молодого человека, чем развлекать такого старого зануду, как я. Девушка понимающе кивнула ему и не удержалась от того, чтобы подморгнуть одним глазом - жест озорства и сообщничества. С видом победительницы она прошествовала в сопровождении графа в сторону оранжереи, оставив Эрнеста "искупать свою вину". "Неизвестно, кто из них двоих оказался наказан в большей мере - он или его отец..." - подумал Эмиль, глядя вслед гречанке и графу и не желая поменяться с ним местами. Повернувшись к Эрнесту, он сбросил напускную маску собственной важности и просто спросил: - Вы хотели сказать мне что-то важное наедине?
Эрнест Верней: - Доктор, - прерывистым голосом проговорил Эрнест, едва дождавшись, пока шаги отца и невесты затихнут в коридоре. - Месье Шаффхаузен... Вы ни разу мне не солгали за все то время, что я вас знаю. Умоляю вас, объясните, зачем вы здесь? У моего отца рак? Он умирает? Он шагнул к Шаффхаузену и безотчетно взял его за рукав пиджака. - Я никогда не смогу его об этом спросить напрямую, да он и не скажет правды... Но он ведь не любит Лидию, она никогда ему не нравилась, он против того, чтобы я женился на ней. И вдруг... такое внимание... Приглашение сначала на Рождество, потом на ужин ... Как будто он хочет сделать мне приятное напоследок. Старый дурак!!! - последние слова он почти выкрикнул с обидой и болью. Глаза его покраснелимот прихлынувших, но не выплаканных слез.
Эмиль Шаффхаузен: "Ах, вот оно что... Отец-то у вас хитрец, на страхе потерять его можно сыграть не хуже, чем на любви или ненависти..." - Шаффхаузен пожалел, что не удосужился выслушать от графа ту версию, которую он изложил сыну насчет присутствия врача-психиатра на семейном ужине. Теперь придется импровизировать и опираться только на то, что ему сейчас взволнованно выпалил виконт. Правда, умело перемешанная с легендой - не первый раз Шаффхаузен прибегал к этой испытанной форме... - Он сообщил вам о том, что я приехал по его просьбе, но не сказал, зачем, ведь так? - для начала решил прояснить обстановку Эмиль. Эрнест закивал, пытаясь совладать с комком в горле. - В таком случае, спешу успокоить вас, по крайней мере, надеюсь, что вас должно немного успокоить то, что я не знаю, есть ли у вашего отца рак или другое тяжелое заболевание, которое могло бы поставить его жизнь под угрозу. Определенно могу сказать, что у вашего отца депрессия, но в ее причинах мне еще предстоит разобраться. Надеюсь, что они вас не испугают так сильно, как ваше богатое воображение...
Эрнест Верней: - Депрессия? - недоверчиво сказал Эрнест, продолжая испытующе смотреть на доктора. - У моего отца?.. Впрочем, будь это иначе, он бы вас не пригласил. Но что же такое могло ее вызвать, ума не приложу! С Этелью -моей мачехой - они давно живут раздельно, но благодаря этому вполне мирно... Мои братья отлично учатся на радость всей родне. Мама... ну, насколько я знаю, они очень мило общались на Рождество. Я сам давно уже не даю ему сильных поводов для огорчения...во всяком случае, не так, как раньше. Вот только Лидия... Он выпустил рукав Шаффхаузена и, скрестив руки на груди, заходил по комнате. - Он сказал, что плохо спит.Вы точно ничего не скрываете, доктор? Прошу вас... скажите мне. Я не прощу себе, если...
Эмиль Шаффхаузен: - Успокойтесь, Эрнест, вы начинаете казнить себя без всякой на то причины. Или вы подозреваете, что вашего отца так сильно огорчает ваше желание видеть Лидию свей женой? Они, по-моему, вполне ладят между собой... - Шаффхаузен изобразил простака, чтобы использовать возможность узнать, что думает Эрнест по поводу переживаний отца на сей счет. Определенно, молодой человек испытывал вину перед графом - иначе откуда взялась бы такая тревожность и фантазии о его скорой смерти? Вкупе с садо-мазохистическими отношениями с гречанкой, то была вина глубокая, едва ли осознаваемая самим художником. В то же время важная информация о семейном положении графа вдруг натолкнула Шаффхаузена на совсем уж оригинальную идею - не ревнует ли папа сына, не желает ли под видом заботы о его благополучии реализовать собственные гомосексуальные и инцестные потребности, глубоко подавленные в нем самом? Когда у мужчины, успешном во всем остальном, не складываются отношения с двумя женщинами подряд, это, конечно, может ни о чем не говорить, но... но... И Шаффхаузен сделал пометку в памяти еще раз вернуться к обдумыванию этого вопроса на досуге.
Эрнест Верней: - Это только кажется, что они ладят, - вздохнул Эрнест. - То есть...да нет, Лидия действительно хорошо относится к моему отцу. Почтение к родителям - это в крови у гречанок, знаете ли... И скажу вам по секрету - как семейному врачу - что первый любовник Лидии был мужчиной весьма почтенного возраста. Но вот он... Молодой человек не сразу смог найти нужные слова, чтобы потактичнее выразить свою мысль. - Я обожаю Лидию. Я очень люблю ее, безумно люблю! Но это не мешает мне видеть ее недостатки. Они естественны для женщины ее возраста и положения, они в определенном смысле сформированы средой, где она выросла... Я и сам далеко не подарок и всегда помню об этом. И все же мой отец не может простить ей ни одного промаха. Я вижу, как он иронически смотрит на нее, когда она рассуждает, как чуть заметно поднимает брови, отмечая погрешности в манерах и в "стиле", на котором он помешан... И поверьте, он постоянго дает мне понять разными способами, что Лидия мне не пара. А она, бедняжка, даже не подозревает об этом. И очень обижается, когда я отказываюсь встречаться с ним или идти в гости...
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен слушал Эрнеста со всем вниманием, отмечая не только экспрессию его голоса, но и жесты, отчаянные жесты неуверенности, которыми он подкреплял свою речь. Они несколько противоречили тому, что говорилось устами молодого человека, и доктор задал себе вопрос: "В чем он не уверен? В том, что сумеет состязаться с отцом за обладание ею? Или в том, что она может предпочесть богатого графа бедному виконту? Снова Эдип или же царь Давид и сын Авессалом*? Или Митя Карамазов с отцом?**" Его аналитический ум рыскал в поисках сюжета мифа, который разворачивался сейчас у него на глазах в виде скрытых бессознательных сценариев семейства Сен-Бриз и возникшей в их жизни, точно яблоко раздора, гречанки. "Возможно, отец и сам в глубине души неравнодушен к этой дочери Пелопонесса... и страшится этого своего влечения, и вытесняет его, принимая силу эроса за отторжение и классовую неприязнь..." Однако, сейчас перед ним в душевном стриптизе метался молодой художник, чью жизнь он собирал и восстанавливал по кусочкам два года назад. Буря, поднявшаяся в душе Эрнеста из-за появления в доме отца доктора - вестника страданий, требовала некоего божественного жеста, усмирившего бы бурные ветра и разгладившего буруны волн... - Ваш отец очень вас любит, и ему кажется, что вы можете совершить ошибку, от которой он сам не спасся в свое время, женившись на вашей маме. Лидия мне чем-то ее напоминает. А вам? Как вы с ней встретились? _____________________________ * библейский сюжет о вражде отца и сына, пошедшего на отца войной. Давид победил, но оплакивал смерть сына, несмотря на вражду с ним ** "Братья Карамазовы", сюжет соперничества Карамазова-старшего и Мити Карамазова за женщину, вошедший в статью Фрейда "Достоевский и отцеубийство".
Эрнест Верней: Эрнест, как будто обессиленный эмоциональной вспышкой, упал на стул и потянулся за бокалом с вином. "Ваш отец очень любит вас..." Это прозвучало музыкой в его ушах, но отозвалось ноющей болью в середине груди. - Ошибку... Почему это ошибка? Как говорится, кому достается хорошая жена, становится счастливым, а кому плохая - становится философом. И Лидия совсем не похожа на маму, что вы, доктор! - как ни был расстроен молодой человек, он усмехнулся при таком предположении: - Они как два полюса. У них все разное - вкусы, привычки, взгляды... Ну разве что голоса чуть похожи... манера говорить... И волосы. Но они совсем, совсем разные! У мамы красота Бердслея и Врубеля, а у Лидии - Рубенса и Ренуара. Отпив вина, он немного успокоился и продолжил: - Хотите знать, как я с ней встретился? Весьма прозаично. Мы с приятелем зашли съесть омлет в кафе на площади Сорбонны, а она с подругой сидела за соседним столиком. Они пили шампанское, болтали и смеялись...Сцена была прелестна. Знаете, она меня даже слегка возбудила... И когда девчонки собрались уходить, почему-то мне пришла в голову мысль увязаться за ними.
Эмиль Шаффхаузен: - Может быть, с его точки зрения, ошибка заключалась в поспешности подобного решения? - как бы невзначай заметил с легкой вопросительной интонацией Шаффхаузен. "Насколько я успел познакомиться с мадам Верней, сходства внешнего у них и впрямь мало. Чего не сказать о характере. Лидия более прагматична и приземлена, но к мужчинам требования у них обеих о-го-го... " - думал доктор, выслушивая Эрнеста - "А вот насчет знакомства, занятно, что у девушки версия совершенно другая..." - А вы знаете, Лидия - девушка с богатым воображением. Она рассказала мне, пока мы ели десерт, что вы ради нее достали фото с автографом самого Марэ...
Эрнест Верней: - Оно не такое уж поспешное, мы знакомы полтора года, - возразил Эрнест. -И отец с матерью стали жить вместе через неделю после знакомства, а у меня пока даже не получается уговорить Лидию оставаться у меня хотя бы три раза в неделю. У нее вечно папа, папины дела, долг перед семьей и домашние заботы... Он поморщился, и добавил, словно уговаривая сам себя: - Надеюсь, она останется такой же домашней, когда окончательно переедет ко мне. Но упоминание о Жане Марэ из уст доктора застало Эрнеста врасплох. Он густо покраснел и сделал вид, что внимательно рассматривает узор на бокале. - Ах да...автограф. Нет, Лидия не солгала.
Эмиль Шаффхаузен: - В таком случае, возможно, она действительно не нравится вашему отцу. Так бывает, что вкусы на женщин у мужчин не совпадают, даже если они связаны кровными узами. Кроме того, мы с вашим отцом относимся еще к тому старомодному поколению, для которого имеют значение социальное положение, статус, круг общения, культурный уровень... Вам, молодым, как-то проще привыкать друг к другу, космополитизм и идея свободы и социального равенства у вас, детей второй мировой, в крови. - Шаффхаузен помолчал, наблюдая за Эрнестом, который смотрел в окно на падающие в свете фонаря снежинки, стремясь побороть свое смущение. - Всегда приятно ошибиться в человеке в лучшую сторону. Ах, да, вы ведь вращаетесь в кругах, близких к театральной среде Парижа, наверняка, посещаете спектакли, "Комеди Франсез", "Новый Одеон", "Амбассадор"*... На этом Олимпе возможна встреча с любым из его небожителей... - заговорил он и прервал свою мысль, дав возможность самому художнику рассказать о том, как он добывал автограф Марэ. Или не рассказывать об этом. ____________________ * названия парижских театров, известных своими модернистскими постановками в то время
Эрнест Верней: Слушая рассуждения доктора о социальных противоречиях и конфликте поколений, Эрнест безразлично пожал плечами. - Да, вероятно... но отцу придется привыкнуть к Лидии, так же, как и мне в свое время пришлось привыкнуть к Этель. Гораздо труднее было не заметить тонкого намека в словах Шаффхаузена, касавшегося театральных кругов Парижа. Эрнест несколько минут колебался, стоит ли доверять доктору очередной секрет, но, рассудив, что тот знает о нем значительно худшие вещи, и однако ж, не использует их против него, решился: - Встретиться с небожителем и осмелиться подойти к нему - это разные вещи, доктор. Мне довелось видеть его всего несколько раз, издалека. Ближе всего в Каннах, во время фестиваля. Но если бы он когда-нибудь... да я бы умер на месте, месье Шаффхаузен! Вы понимаете? Понимаете, о ком идет речь? Конечно, ни о каком настоящем автографе и речи не было. Я просто купил за два франка в киоске открытку, а надписал мне ее по факсимиле один приятель, он отлично умеет копировать почерка. Только, умоляю вас, не проговоритесь Лидии - она мне не простит такого обмана. В Каннах это было приблизительно в таком антураже:
Эмиль Шаффхаузен: - В моей жизни тоже была встреча с Марэ и с его учителем и другом, Жаном Кокто. Вам, должно быть, известно, что Жан Кокто лечился от наркомании? Он побывал в нескольких клиниках по настоянию Марэ, в одной из них я имел честь беседовать с ними обоими относительно схемы лечения. Марэ произвел на меня весьма приятное впечатление, своим благородным поведением он опроверг все те гадости, что порой пишут о нем в прессе. Очень достойный человек. - Шаффхаузен не солгал ни в одной букве, но рассказывать что-либо дальше - означало бы нарушать этический кодекс врача, и он замолчал. Но спустя несколько секунд добавил с сожалением - Вот тогда я мог бы попросить его автограф, но отчего-то не сделал этого. В результате он оставил свое имя лишь в тексте больничного договора... Лидии я, разумеется, ничего не скажу, можете быть спокойны. Она считает вас своим рыцарем на белом коне. А рыцари ради своих принцесс могут идти не только на подвиг, но и на хитрость.
Эрнест Верней: - Никогда бы не подумал, доктор, что вы - поклонник Марэ, - хмыкнул Эрнест. - И уж тем более, Кокто... Но, знаете... Верно говорят, что истинные звезды не просто светят всем, но и заставляют сиять тех, кто к ним приближается. Вот даже сердце такого сухаря, как вы, дрогнуло и смягчилось. Он вздохнул. - Вы защищены разумом, здравым смыслом, опытом. Нормальностью. Для вас - встреча с божеством не опасна, вы из тех людей, кто поверяет гармонию алгеброй. А вот меня, если бы я осмелился... ожидала бы участь даже не Икара - Фаэтона. Но, может, оно бы того стоило. Печальный, смутный образ промелькнул в его сознании, образ, связанный с похоронами и вечной разлукой, с горем мужчины, потерявшего другого мужчину, и вынужденного бросать свое сердце под ноги чужому любопытству*, но Эрнест предпочел сделать над собой усилие и задавать эти мысли в зародыше, запереть их в самый дальний угол черепной коробки. Пусть потом проступят мучительной мигренью, но...не сейчас. - Значит, вы считаете, что военная хитрость была допустима, месье Шаффхаузен? Не могу сказать, что меня мучает совесть за содеянное, но Лидия... она непременно заявила бы, что я овладел ею обманом, прочла лекцию о недопустимости лжи и отлучила бы от своего белого тела примерно на месяц. Если не больше. ______________________________________________________________ *намек на личную историю Эрнеста и одновременно - на смерть Кокто, последовавшую осенью 1963 года.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен предпочел больше не затрагивать тему, связанную с Марэ - чтобы не будить в Эрнесте воспоминаний о том, от чего он его с таким трудом лечил два с лишним года назад. Вместо этого, он почел за благо снова вернуться к разговору вокруг гречанки, пока они с графом не вернулись из оранжереи: - Я вижу, она имеет на вас большое влияние и пытается заниматься вашим воспитанием. Вероятно, ей кажется, что принц должен вести себя сообразно ее романтическим представлениям, а вы и рады служить ей в этом? Или вы просто терпите ее капризы, полагая, что они пройдут по волшебству, когда священник-грек вас повенчает? - добавив немного иронии в голос, он решил вытянуть Эрнеста на позицию защитника своей невесты, отчасти взяв на себя роль критикующего отца. Отношения трансфера* позволили бы ему лучше понять, в чем главная причина напряжения и беспокойства молодого виконта... ______________________________ * отношения трансфера - психоаналитический термин, означающий возникновение переноса чувств и привычного взаимодействия с близким человеком (в данном случае, с отцом) на фигуру тераписта.
Эрнест Верней: - О да. Настоящая Голубая Фея, дрессирующая сорванца-Пиноккио, - Эрнест поднял глаза к потолку. - Но это так смешно выглядит, месье Шаффхаузен... Смешно и по-детски. Просто мне доставляет удовольствие подыгрывать ей и делать вид, что я слушаюсь, и трепещу от ее укоров. Конечно, временами это бесит! И тогда мы ссоримся. Обычная история парижских влюбленных, месье, одна из сотен тысяч. То ссоримся, то миримся, но не можем друг без друга и дня прожить. Не понимаю, с чего отец беспокоится... Он всю жизнь общается сходным образом со всеми своими женщинами. Молодой человек скрестил на груди руки и добавил вызывающе, как будто ему кто-то возражал: - Только никакого священника-грека не будет. Я вообще не понимаю, зачем Лидии нужна вся эта дребедень с мэрией, брачным контрактом, да еще и с церковью. Мы давно уже с ней муж и жена, все прочее, не более чем глупые мещанские предрассудки...
Эмиль Шаффхаузен: - Вот как? - сделал удивленный вид Шаффхаузен - Хм... Лидия убеждена, что рано или поздно она вас убедит обратиться в греческое православие. По крайней мере, в ее устах это прозвучало, как дело решенное. Но, вероятно, таковы уж религиозные предрассудки ее семьи, которая тем не менее готова смотреть сквозь пальцы на то, что девушка уже фактически ваша жена... - доктор зашел с другой стороны, понемногу расшатывая ни на чем не основанную убежденность Эрнеста в том, что она думает так же, как и он на сей счет. Ему были хорошо знакомы проблемы, которые появлялись в межэтнических браках - не далее, как на прошлой конференции его коллега из Германии зачитывал доклад на эту тему и разбирал практические случаи обращений за помощью психотерапевтов и психоаналитиков. Неврозы у детей - самое малое, чем платили пары из разных культур и с различными взглядами на мир и духовные ценности.
Эрнест Верней: Эрнест сделал гримасу, с невольной откровенностью обнаружив перед доктором все, что он думает о семье Лидии вообще и о религиозных предрассудках в частности: - Папаша день и ночь внушает Лидии, что я ей не пара, поскольку не являюсь греком. Его любимая фраза - "Когда наши предки строили Парфенон, предки французов качались на деревьях". В таких случаях мне всегда хочется его спросить, а х..й ли он сюда приперся со своими оливками, но это как-то неделикатно по отношению к будущему тестю. Молодой человек нахмурился, погрузившись в неприятные воспоминания, но вскоре чело его разгладилось, и он усмехнулся: - Вообще-то я интернационалист и сторонник свободного культурного обмена. Все люди рождаются свободными и равными, это аксиома. Никогда не понимал стремления замкнуться в узкую касту избранных и смотреть на весь остальной мир как на скопище агрессивных дикарей. Но когда я встречаю оголтелого националиста, да еще и шовиниста впридачу, да еще в центре Парижа - во мне сразу пробуждается реакционер-дедушка. Он, знаете ли, был родом из Вандеи*, из тех шуанов, что так и не приняли Директорию. Если бы Николаос Фотиади был нормальным человеком, и его просьба о крещении в православии звучала бы как милое чудачество, я бы плюнул и залез в купель... Но плясать под дудку мракобеса с оловянными глазами, не считающего двадцатилетнюю дочь за полноценного человека - увольте, доктор! Тем более, что Лидия довольно своеобразно исповедует свою религию... ________________________________________________________________ * Вандея - по сю пору наиболее консервативный и ультраправый департамент Франции, где чрезвычайно сильны монархические, католические и националистические настроения. Все депутаты от Вандеи - убежденные противники мультикультурности.
Эмиль Шаффхаузен: Реакционер-дедушка пробуждался в потомке Сен-Бризов не впервые на памяти доктора. Первый раз нечто реакционное он наблюдал в клинике в ответ на просьбу называть медбрата-испанца так, как написано у него на табличке, а не так, как взбредет в голову. Тогда испанец услышал много лестного о себе, своих предках-конкистадорах и своем дурацком акценте... "Национализм - самая неистребимая из всех фобий... Непохожесть враждебна, похожесть приемлема и понятна... Но как девушка надеется все же свести этого бунтаря со священником? Впору пари заключать с ее отцом... но на нее я бы не поставил." - Своеобразно? Можете рассказать, как именно? - Шаффхаузен даже слегка склонился вперед, к собеседнику, чтобы продемонстрировать интерес.
Эрнест Верней: - А вы не догадываетесь? - поднял брови Эрнест. - У нее очень женская вера. Отлично приспособленная для бытовых нужд. Она следует внешним правилам и ограничениям - например, ни за что на свете не станет есть мяса в пост, потому что это "неправильно", не пропустит пасхальной службы, ни за что не наденет брюки, поскольку это "мужская одежда" , или слишком короткое платье, поскольку это "безнравственно" - но на то, чтобы еба... простите, спать с любовником тайком от всех, это не распространяется. Ложь, гнев, гордыня, тщеславие тоже за грехи не считаются, а именуются "качествами характера". Исповедуется она тоже весьма выборочно, к чему священника зря волновать. Зато знает ответы на все религиозные вопросы - и чего богословы столько времени мучаются, спросили бы у Лидии, право - и не терпит никаких шуток или даже простой иронии в связи с Богом. Он прервал себя на полуслове и снова сделал глоток вина. - Даже не знаю, чего это я разговорился на подобную тему, доктор. Честное слово, впервые за полтора года я... Видимо, сработала привычка: если сидишь наедине с доктором Шаффхаузеном, приготовься вывернуть душу наизнанку, и мозги тоже. Ну скажите, месье - могу ли я не воспринимать подобную "религиозность" своей невесты как форменную блажь?
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен откинулся на спинку кресла и негромко рассмеялся в усы: - Да, такую религиозность трудно не принять за блажь. Но видимо, у женщин действительно мозг иначе устроен, чем у мужчин, и нам не понять пресловутой женской логики, даже если изучать ее всю жизнь... Она-то уверена, что все в порядке, все так и должно быть - формальное и показное благочестие послушного Эго, а под ним - бушующие энергии Ид, которые плевать хотели на все ограничения СуперЭго... Мы, мужчины, не способны так глубоко разделять эти три компонента, вот и мучаемся от собственного несовершенства и греховности мира... А женщины, женщины просто забывают про душу, когда тело обуревают желания, и про дух, когда душа жаждет чувств. И горе тому, кто им напомнит о связи одного с другим... Он потянулся за бокалом вина и с удовольствием отпил пару глотков, потом снова взглянул на Эрнеста с вопросом в глазах и на устах: - Вас привлекает именно эта ее непоследовательность, ведь так? Она сродни вашей творческой спонтанности, способности отказывать логике и голосу разума и поддаваться воле внутренних переживаний и импульсов...
Эрнест Верней: - Я как-то не задумывался над этим, месье... Почему мы любим? Почему ненавидим? Можно придумать что угодно, любое объяснение, и наверное, в нем будет доля истины. Ваша наука говорит, что мы управляемся инстинктами... Религия говорит о нравственном чувстве. Так не все ли равно, что за радуга грез раскидывается над на утренней эрекцией и вечерним бурчанием в животе? Он посмотрел на Шаффхаузена и развел руками: - Иногда я чувствую себя пойманным в ловушку. Хуже того - в капкан... Чем больше рвешься из него, тем глубже вонзаются шипы. Но когда она смотрит на меня так... нежно, ласкающе, или когда укладывает к себе на колени, чтобы расчесать волосы, или когда мурлыкает на плече и шепчет на ухо всяку милую ерунду - я готов для нее сделать все. Понимаете? Абсолютно все. За дверью послышалось деликатное, предупреждающее покашливание слуги: он собирался внести поднос с кофе, и, судя по всему, граф и Лидия уже закончили любоваться орхидеями.
Эмиль Шаффхаузен: - Женщины всегда ловят нас, мужчин, в свои сети. Как рыбу. И пока вы не исполните все ее желания, она не выпустит вас обратно в море... - философски заключил Шаффхаузен, и сам себе мысленно поаплодировал - более точной метафоры насчет рыбы* и женских желаний подобрать было бы трудно... Слуга вошел в столовую и внес кофе. Следом практически сразу вошли Лидия и граф. Она была беззаботна и весела и что-то щебетала о своих впечатлениях, расточая комплименты в адрес владельца дома. На лицо графа была натянута маска любезности, но в глазах отражался холод, которому позавидовали бы льды Гренландии... "Хм... похоже, Лидия и тут пыталась "порыбачить"." - подумал Эмиль, наблюдая за графом. - "А что если предложить ему ее спровоцировать и скомпрометировать в глазах сына, если уж Сен-Бриз так хочет избавиться от столь любвеобильной невестки? Но хочет ли он того на самом деле- вот в чем вопрос..." - Как вам понравились орхидеи графа, мадемуазель? - спросил Шаффхаузен, чтобы выяснить для себя еще какие-нибудь подробности относительно этой юной хищницы. _____________________________ * рыба - на языке бессознательного в психоанализе часто трактуется, как символ мужского члена.
Эрнест Верней: - О-о, они просто ши-кар-ны-е! - воскликнула Лидия. - Никогда не видела более прекрасных цветов. Но, конечно, ваша компания, граф... месье де Сен-Бриз... - она бросила на владельца дома игривый взгляд. - ...да, ваша компания доставила мне не меньшее удовольствие! Терпеливо переждав очередную серию женского щебетанья, Эрнест обратился к отцу: - Папа, ты не обидишься, если мы уже поедем? Я обещал отвести Лидию в кино, а она хочет быть дома к полуночи. - О, разумеется, - сухо сказал граф. - Вы можете располагать собой и своим временем, как считаете нужным. Но неужели у вас не найдется еще четверти часа на чашку кофе? А после Мишель отвезет вас куда пожелаете. Молодой человек открыл было рот, чтобы ответить, но пухлая ручка Лидии требовательно сжала его запястье... и гречанка высказала решение: - О, месье де Сен-Бриз, как вы добры! Конечно, мы согласны. Пьем кофе, и поедем в кино с вашим шофером... Спасибо, месье! ...Получасом позже молодая пара покинула особняк. Сен-Бриз и Шаффхаузен остались в одиночестве за коньяком и сигарами. Выждав некоторое время, граф посмотрел на гостя, как будто приглашая его или высказать свое суждение, или задать новые вопросы.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен размышлял, стоит ли ему высказать свое мнение или мнение, которое понравилось бы графу. Несомненно, граф ждал от доктора лекарства от любви своего сына к этой вульгарной девице сомнительных достоинств. Но лекарство от любви еще никто не придумал ни в форме порошков, ни в таблетках, ни в горькой микстуре. - Что вам сказать, граф? Что я обо всем этом думаю или что вам хотелось бы услышать? - наконец, он решил переложить ответственность за этот выбор на самого графа де Сен-Бриз.
Эрнест Верней: - Правду. - коротко ответил Сен-Бриз. - Разумеется, правду, доктор... Я понимаю, что едва ли она будет приятной, возможно, разозлит меня, выведет из себя... Но я хочу слышать правду. Он в раздражении оттолкнул бокал, так что коньяк выплеснулся на полировку, но не обратил на это ни малейшего внимания. - Только, прошу вас, не ограничивайтесь скупым: "Она ему не пара". Я и сам это отлично знаю.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен глотнул коньяка и затянулся сигарой, прежде чем ответить. Граф терпеливо ждал вердикта. - Помнится, два года назад вы мечтали, чтобы он переменил свои предпочтения. Но, как вижу, теперь вас не устраивает его вполне традиционный выбор... - заметил доктор для начала, с целью напомнить самому графу, что ранее с его сыном была связана куда более тяжелая ситуация трагической влюбленности в мужчину. - Однако, я не в праве судить ваши чувства, и даже понимаю, почему эта девушка вам не пришлась по нраву и почему вы желаете, чтобы эта свадьба не состоялась. Неприятная для вас правда состоит в том, что он в нее действительно влюблен, и она умело этим его состоянием пользуется. О чувствах самой девушки мне судить сложнее, но я бы сказал, что ее амбиции и жажда власти сильнее ее любви к нему. И... если конечно мое предложение не вступит в противоречие с вашими этическими принципами, этим можно было бы воспользоваться, как оружием в борьбе с нею...
Эрнест Верней: Граф рассеянно кивал, слушая доктора, не то соглашаясь, не то мысленно возражая ему, но на последней фразе резко подался вперед: - Что вы хотите этим сказать? Прошу вас, объяснитесь, доктор... Прежде чем Шаффхаузен успел ответить, он счел нужным сам высказаться точнее: - Я не хочу этой свадьбы, точнее, я не хочу, чтобы они жили как муж и жена. Для Эрнеста не так уж важен юридический аспект брака, он справедливо считает, что жена - та, с кем ешь за одним столом и просыпаешься утром в одной постели изо дня в день. Но именно это меня и страшит... его привязанность... Вы обратили внимание, какой он бледный, как похудел, как плохо ест? А она, напротив, излучает здоровье, не жалуется на аппетит и пьет, как сапожник, если вы заметили. Она настоящий вампир, месье Шаффхаузен! Эрнест ничего не замечает, ничего не слушает, но я-то вижу - она будет его жать и жать, пока не выжмет досуха, и после... после найдет себе новую жертву. И пусть бы ее, но сын у меня один! Любимый сын, я хочу сказать... Сен-Бриз заговаривался от сильного волнения, но надеялся, что доктор сумеет его понять. - Месье Шаффхаузен, поверьте я готов на все, чтобы прекратить эту связь. Любая сумма денег... любое содействие в рамках закона... и даже за его рамками... Но Эрнест должен освободиться от этой пагубной страсти. Кстати, вы так и не сказали, какой она вам показалось? И чем она его держит, по -вашему?
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен слушал графа, прервав на время дегустацию коньяка и сигары. "Вампир? Скорее уж суккуб или сирена, завлекающая гребцов Улисса на скалы. Прекраснотелая сирена с острыми коготками..." - он вспомнил властный жест, каким Лидия пресекла желание Эрнеста уйти не попив кофе. - Я думаю, она его очаровывает сексом. Он художник, витающий в облаках своего воображения, она же подобна земле, которая крепко держит корни дерева, пока ветер качает его крону. Сексуальность ее подобна ненасытной жажде земли быть вспаханной и засеянной, а в Греции, как я слышал, можно снимать по два-три урожая в год. Греческий темперамент вкупе с современными понятиями молодежи о свободе отношений - вот что заставляет вашего сына терпеть ее мелкие капризы и соглашаться с ее желаниями. Она дает ему почувствовать себя мужчиной-завоевателем, будит в нем древние инстинкты наших предков, спящие под тонким покровом цивилизации. И вас это в ней пугает, как мне кажется. Вы боитесь, что хотите ее, как и ваш сын, ведь так?
Эрнест Верней: Сен-Бриз смертельно побледнел. Если бы он все еще держал в руке бокал, то стекло наверняка бы хрустнуло в его конвульсивно сжавшихся пальцах. - Откуда, черт возьми... - начал он, и умолк, не в силах подобрать нужных слов. Несколько минут граф просидел в молчании, потерянный, как преступник, пойманный с поличным, и наконец, снова заговорил: - Вы правы. Она вызывает у меня чувства ... определенного толка. Я не зря поминал о борделе - последний раз сходным образом меня возбудила пуэрториканская проститутка. А до этого...в Тулоне... ну, не важно. Важно, что в подобном чувстве всегда было что-то грязное, дикое, и как вы сказали - первобытное. Но ничего, кроме физического желания, ни одного светлого или доброго чувства. Когда я думаю о ней, то временами испытываю желание убить, уничтожить ее, как опасное животное, как змею. И даже сейчас, когда я водил ее в оранжерею... Он отвернулся, как будто прямой взгляд Шаффхаузена стал ему невыносим - но, скорее, он был невыносим сам для себя. - Лидия с любым интересным ей мужчиной ведет себя как проститутка, заманивающая клиента, и хуже всего, что ее облик... ее движения... даже ее запах... о-о... это застревает в теле, как болезнь.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен стряхнул пепел с сигары и снова затянулся ей, смакуя ароматный дым с острова Свободы. исповедь графа не стала для него неожиданностью, он уже и так догадался, что главная причина его беспокойства - в его собственном влечении к ней. - Голубая кровь аристократов... где она была бы сейчас, если бы время от времени в нее не вливалась кровь таких, как Лидия? Принцев всегда тянет к пастушкам, а принцесс - к конюхам и слугам, иначе дворянство уже повыродилось бы. - доктор высказал эту мысль спокойным тоном, как некий факт, чтобы немного примирить графа с тем, что он переживал, как стыд, как нечто неправильное. - Природа знает лучше нас с вами, как ей продолжаться, чтобы потомство рождалось здоровым и жизнеспособным. Не казните себя, это действительно голос плоти, которому трудно сопротивляться в присутствии таких женщин, как она. И именно этим вы можете воспользоваться, чтобы разлучить вашего сына с ней. Правда, при условии, что к верности Эрнест относится очень серьезно и адюльтера не примет ни в каком виде...
Эрнест Верней: - Возможно, вы и правы, доктор, - неохотно признался Сен-Бриз. - Но у меня трое детей, так что свой долг перед эволюцией я выполнил сполна. И Эрнест - лучшее мое произведение, как говорил Дюма о своем сыне. Поэтому нет никакой нужды ни мне, ни ему связываться с...хм... "улучшительницами породы". И мне в любом случае как-то претит восприятие женщины - пусть и не слишком высоких нравственных качеств - как племенной лошади. Я понимаю, о чем вы говорите, придется пойти на определенный риск... Эрнест не простит предательства,это ясно, и меня очень страшит, как он вообще все это перенесет. Но если не вмешаться сейчас, будет хуже, в этом я убежден. Он снова посмотрел в окно, на пляску снежных хлопьев, пауза тянулась долго... И наконец, граф решился: - Что ж, я согласен. Изложите ваши соображения. эпизод завершен
полная версия страницы