Форум » Недавнее прошлое » Весна 1962 года. Клиника Шаффхаузена вблизи Антиба » Ответить
Весна 1962 года. Клиника Шаффхаузена вблизи Антиба
Эрнест Верней: "Любите ли вы психиатров так, как люблю их я?" История знакомства и непростых взаимоотношений доктора Эмиля Шаффхаузена и Эрнеста Вернея.
Эмиль Шаффхаузен: - Хорошо, это уже лучше, чем ничего. - кивнул Эмиль. Ему не так важно было проникнуть в творческий замысел, как получить от самого пациента ассоциативный ряд, ведущий в глубины его бессознательного. - Боль... отчаяние... трепет... и... эротическое возбуждение? - он указал на две безликие фигуры, от нагих тел которых веяло страстью. - Или это танец Нарцисса? Как вы назвали бы эту картину, будь она отдельно от остального?
Эрнест Верней: Эрнест поморщился. - Доктор, это особенность всех психиатров - сводить каждое движение души своих пациентов к желанию еб...и? Ну, будь по-вашему. Вас интересует, возбуждаюсь ли я, когда рисую? Да, возбуждаюсь. Но лишь потому, что любой акт творения в высшей степени эротичен. Первое касание кисти сравнимо с целомудренным поцелуем, но если все происходит правильно, душа погружается в экстаз, который и не снился святой Терезе. Он подошел к изображению, которым заинтересовался Шаффхаузен, и провел ладонью по крайней фигуре. - Я назвал бы это Бог-отец и Бог-сын.
Эмиль Шаффхаузен: "Да, судя по результатам вашего экстаза, у вас тут случилась целая оргия страсти с самим собой..." - подумал врач, но вслух сказал другое: - А это, должно быть, поцелуй создателя, вдыхающий в создание жизнь?.. Простите, если этот мой вопрос тоже показался вам приземленным и скучным. Я не хочу задеть ваше самолюбие, прося у вас разъяснений, но в то же время они мне необходимы, чтобы говорить с епископом, который сегодня должен навестить нашу клинику и заглянуть в часовню. Ваш Ад кажется мне очень убедительным, однако, в церкви есть и алтарная часть, та, что дает надежду на спасение... - Шаффхаузен перешел к другой части часовни, где во всю стену белела нагая мужская фигура с раной и эрекцией. - Вы здесь изобразили ритуальное жертвоприношение? Или это фигура Христа, которого сняли с креста, чтобы положить во гроб?
Эрнест Верней: Эрнест сделал нетерпеливое движение рукой. Вопросы Шаффхаузена, хотя тот задавал их в высшей степени вежливо и спокойно, раздражали его, беспокоили, как назойливое жужжание роя насекомых. - Нет. Это символ поруганной жизни. Жизни, оборвавшейся во цвете лет, на пике наслаждения ею. Куда же было поместить его, как не в алтарь - место, где на каждой мессе вымаливается воскресение мертвых? Он устремил взгляд на свое творение, и неожиданно губы его искривились в мучительной судороге, и на глазах появились слезы.
Эмиль Шаффхаузен: "Так я и думал, это его любовник... Значит, он был убит в расцвете лет... как глупо и как жаль..." Шаффхаузен оторвался от созерцания распростертого тела и хотел было спросить еще о чем-то, но вовремя остановил себя. Его пациент вплотную подступил к перепроживанию своего горя, и не стоило нарушать этот момент неосторожными словами или жестами. Доктор лишь сделал шаг назад, чтобы Эрнест не мог видеть его даже боковым зрением, и замер, сложив руки перед собой в замок, делая вид, что рассматривает детали этой части часовни. Момент катарсиса был хрупким, как трепет новорожденной бабочки, но то был добрый знак...
Эрнест Верней: Эрнест, увлеченный потоком собственных мыслей и воспоминаний, яркими образами, всплывавшими из недр сознания, забыл о докторе и о разговоре, который вел с ним. "Почему ты покинул меня так внезапно? Как ты мог?!" - Я не мог спасти тебя, - прошептал он. - И не могу вернуть тебя к жизни, я не бог. Но ты будешь жить на моих картинах. Я написал тебя на камнях, которые времени неподвластны. И скоро последую за тобой... Молодой человек обхватил себя руками, стиснул до боли. - Я не хочу больше!.. - вырвалось у него. - Я не выдерживаю этой всечасной пытки. Для чего, для чего мне таскать на себе всю эту кровь и мясо, которые все равно рано или поздно пойдут на корм червям, если там, по ту сторону, меня ждет его живая душа?.. Или забвение, хотя бы только забвение! Душевная мука, выплеснутая наружу, напоминала приступ кровохарканья.
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен внимательно следил за художником, бившемся в тисках своего переживания, но не спешил звать на подмогу санитаров и ординатора со шприцем успокоительного. Эта буря была тяжела для души пациента, но целительна для его духа, для той его части, что только и была способна удержать сына графа де Сен-Бриз в этом мире, в мире живых. Он сожалел сейчас только о том, что не догадался ранее оборудовать часовню стереосистемой, с помощью которой можно было бы умело имитировать глас Божий, дающий ответы на мучительные вопросы тех, кто искал в этих стенах забвения, утешения или выхода в мир, свободный от страданий. По крайней мере, тем, кто так туда рвался, хотелось бы верить в то, что их земное страдание может быть прекращено. Это была весьма иезуитская идея, рассчитанная на впечатлительную и неустойчивую психику, но в ней определенно мог проявиться свой терапевтический эффект... - Он любил жизнь и не хотел того, что случилось с ним. И вряд ли захотел бы, чтобы из-за него кто-то умер так же, во цвете лет. Кто-то, кого он любил... - заметив, что его пациент погрузился в глубокий транс, Эмиль сделал короткую и точную интервенцию. И снова замолчал, давая его словам проникнуть в раненую душу целительным бальзамом.
Эрнест Верней: Эрнест не слушал, или, скорее, не слышал Шаффхаузена. Опустившись на колени, он уперся лбом в холодную стену и окончательно утратил связь с реальностью. Все его тело сотрясалось в отчаянных рыданиях, он по-детски жаловался, то осыпая ушедшего друга упреками, то называя нежнейшими именами... Но впервые после смерти Сезара слезы, неудержимым потоком лившиеся из глаз, приносили облегчение, как будто вместе с ними из раны вымывалась соль и колотое стекло.
Эмиль Шаффхаузен: Через какое-то время Шаффхаузен все же вызвал санитаров, но успокоительного не потребовалось - Эрнест, выкричав и выплакав свою утрату, забылся на полу часовни в полусне. Бережно и легко, как ребенка, его поднял на руки могучий испанец, Микаэль, по прозвищу "архангел", медбрат, проходивший в клинике практику по обмену. Второй санитар только поддерживал голову, чтобы она не запрокинулась и пациент не перестал дышать в апноэ, подавившись запавшим языком. Шаффхаузен пошел за ними, по пути приказав охраннику запереть часовню и сообщить епископу, что в клинике прорвало канализацию - Его Святейшество был человек скуповатый, а стало быть, брезгливый*, и все, что связано с нечистотами, отталкивало этого служителя Божьего почище поминания сатаны. Теперь как минимум на пару месяцев можно забыть о его визите, а за это время что-то да поменяется - или умрет ишак, или эмир, или Ходжа Насреддин...** Проследив лично, что пациент устроен у себя и мирно спит, и приказав ординатору сообщить, когда молодой человек проснется и будет в состоянии говорить, Шаффхаузен тем не менее в этот же день позвонил своему другу в Швейцарию и поинтересовался у него о планах на ближайший месяц. Реабилитационная часть лечения была не менее важной, а договор с пациентом стоило соблюсти хотя бы из его упрямства. Но теперь доктор был практически уверен в том, что дело пойдет на поправку - катарсические переживания, выплеснутые наружу потоком слез, облегчают состояние и после этого к человеку постепенно возвращается вкус жизни и ее краски. Ординатор позвонил ему, когда Шаффхаузен уже собирался закончить на сегодня дела и ехать домой ужинать. - Он пришел в себя? Хорошо. Что-нибудь просил? Ага. Хотел видеть меня? Хорошо, я зайду ненадолго. - повесив трубку, Эмиль убрал в сейф деньги и бумаги, запер на ключ шкафчик с карточками пациентов, взял свой кейс и зонт, и спустился вниз, предоставив кабинет уборщице. Оставив личные вещи у дежурного врача, он прошел до палаты №7 и постучался, ожидая приглашения войти. "Господь - джентльмен, Он никогда не входит без стука. Врач - тоже" - это было правило, которое в его клинике выполнялось неукоснительно всеми, кроме санитаров. Только они, словно слуги сатаны, могли врываться в закрытые двери по сигналу тревоги... _____________________________________ * намек на т.наз. "анальную фиксацию" - стадию детского психосексуального развития по Фрейду, когда закладываются основы гигиены и управления мышцами сфинктера. Если происходит травматическая фиксация на этой стадии, в характере взрослого человека это проявляется такими качествами, как скупость, брезгливость и педантичность. Естественно, все темы, связанные с процессами дефекации, нечистотами, грязью, для зафиксированного на этом человека являются болезненными или раздражающими. ** выдержка из притчи о том, как Ходжа Насреддин взялся за 10 лет обучить осла разговаривать на человеческом языке и взял за то с эмира мешок золота на "процесс обучения".
Эрнест Верней: - Да, доктор, войдите! Когда Шаффхаузен вошел в палату, Эрнест привстал с подоконника, на котором расположился, в окружении альбомов и коробок с пастелью и карандашами, и изобразил нечто вроде японского поклона. - Простите, наверное, ваш рабочий день уже закончился... Но я не займу у вас много времени, месье. Я только хотел... хотел поблагодарить вас. Молодой человек запнулся и покраснел для ушей. Но он не позволил смущению взять верх над намерением: - И у меня есть одна просьба. Я здесь на правах арестанта, хоть вы и отрицаете этот прискорбный факт. Так вот, обращаюсь к вам с официальным прошением отпустить меня на пару дней. Мне хотелось бы повидать отца. Его вилла здесь совсем недалеко, вы наверняка знаете. Я обещаю, что вернусь ровно через сорок восемь часов, даже без волшебной перчатки*. Но если вы мне не верите, то с моим отцом вы сможете договориться. __________________________________________________________ * намек на фильм Кокто "Красавица и Зверь"
Эмиль Шаффхаузен: Шаффхаузен молча кивнул в ответ на слова благодарности, принимая их и не уточняя, к чему таковая относилась. Они оба знали это, и какие-то еще слова были бы лишними. Просьба об отпуске на виллу отца так же была ожидаемой, хотя Шаффхаузен не предполагал, что это произойдет столь быстро. Он обдумывал этот вариант и даже проговаривал его с графом де Сен-Бриз, когда тот навещал сына и был у него в прошлую среду. Граф получил от него на сей случай подробные разъяснения, как себя вести, чтобы помочь сыну, а не навредить ему. Поколебавшись для вида и придав своему лицу озабоченное выражение, Шаффхаузен ответил так: - Я понимаю ваше желание увидеть отца и мог бы пойти вам навстречу, но... для этого мне нужно быть уверенным в том, что вы исполните одну мою просьбу...
Эрнест Верней: Эрнест кивнул: он понимал, что доктор был бы просто глупцом, если бы отпустил его "за здорово живешь", без дополнительных условий. - Я надеюсь, что смогу исполнить ее, месье. Что от меня требуется? Неожиданно глаза его вспыхнули, губы дрогнули в саркастической усмешке, и молодой человек добавил: - Даже если вы попросите сделать вам минет, одновременно читая вслух Фрейда, я и на это пойду, доктор. Но надеюсь, что вы не столь романтически настроены, и вам нужна какая-нибудь медицинская ерунда, которая успокоит вас насчет попыток самоубийства. Мысленно он был уже на вилле "Элена", бродил по длинным тенистым аллеям среди кипарисов и олеандров, и сжимал рукою сильную руку отца.
Эмиль Шаффхаузен: Эмиль усмехнулся в ответ на столь экстравагантную идею: - О, нет, таких непосильных жертв, как чтение Фрейда вслух я от вас не потребую. Минета, впрочем, тоже. Я попрошу вас... вести эти два дня дневник, в котором вы можете произвольно записывать и зарисовывать свои впечатления от вашего пребывания на вилле отца. И, разумеется, я предложу вам воспользоваться услугами "волшебных перчаток" его личного шофера, который завтра вас заберет и привезет обратно через двое суток.
Эрнест Верней: Брови Эрнеста удивленно поползли вверх: - Дневник?..О, да. Разумеется. Хорошо, доктор, можете на меня положиться. Я донесу вам на самого себя в лучшем виде.И раз уж вы такой добрый и понимающий - можно мне сегодня за ужином бутылку пива вместо этого вашего больничного пойла? Он не ожидал, что получит согласие Шаффхаузена так легко. Доктор, к которому он вначале отнесся так неприязненно и безразлично, которого проклинал с ревом и матерщиной в жуткие дни детоксикации, теперь вызывал в нем немалое уважение... и симпатию. Грех было не воспользоваться такой переменой.
Эмиль Шаффхаузен: - Одну, не более. И никаких таблеток! - строгим голосом заявил Шаффхаузен. Он, конечно, понимал, что никак не сможет проконтролировать, сколько на самом деле выпьет его пациент. Но если он выполнит хотя бы вторую часть уговора, все обойдется без серьезных последствий. На всякий случай, Эмиль уточнил еще раз: - Утром, если вдруг будете после алкоголя чувствовать вялость и подавленность, позвоните в клинику, я вам порекомендую, что принять. Но с пивом или с вином - никаких таблеток. Договорились? Вот и хорошо. Пожав друг другу руки, они распрощались. Утром водитель забрал заметно повеселевшего Эрнеста, и пол-дня прошло в относительно привычном режиме. До тех пор, пока голос ординатора в телефонной трубке не назвал имя очередной посетительницы: - Доктор, здесь внизу госпожа Верней. Она утверждает, что приехала к одному из ваших пациентов, месье Эрнесту Верней де Сен-Бриз. Что ей передать? "Какое совпадение! Сын к отцу, мать к сыну... Что ж, это прекрасный повод познакомиться со всей милой семейкой нашего художника..." - подумал доктор и ответил ординатору: - Пригласите ее ко мне в кабинет. Пусть дежурная сестра ее проводит.
полная версия страницы