Форум » Весь прочий мир летом 1966 года » Эдинбургский театральный фестиваль, конец июня, первые числа июля 1966 года » Ответить
Эдинбургский театральный фестиваль, конец июня, первые числа июля 1966 года
Шерли Брекет: Конечно, Эдинбургский фестиваль это одно из важнейших событий сезона, участие в котором для любой труппы - знак признания ее творчества критиками, культурной общественностью и... Но, как ответила Ирма, когда портье в гостинице предложил ей для ознакомления театральную афишу: «Господи мой всемогущий, ну кого волнует эта старомодная ерунда!» Самое интересное происходило на улицах городах, на окраинах, на склонах холмов, где на временных площадках, а то и прямо на траве, перед натянутыми на веревках «декорациями» выступали те, кого _не пригласили_ на Эдинбургский Театральный фестиваль. Именно там, на склоне Блэкфорд Хилла — с легкой руки Шерли, почти сразу же встретившего старого знакомца по Ла-Хонде* — поселились «Крабы...». Над раскинувшимся под ногами городом, под тенью радиовышки, чертившей зеленый склон как гигантская стрелка солнечных часов и чуть ли не на сцене. В лагере «Героев стратосферы». Официально они именовались Традиционный передвижной театр снов мохаве «Герои стратосферы»**, так что большАя часть коммуны и вся техника прибыли в Эдинбург вполне легальным путем. Оказавшись на месте «Герои...» обнесли большой кусок склона оградой из кусков ткани и полиэтилена с установленными по периметру самодельными ветряками. И почти сразу к ним начали присоединяться какие-то люди — явно не имеющие к театру, даже уличному, никакого отношения. Ограда покрылась множеством узоров, нанесенных люминесцентными красками, а пространство за ней заполнилось палатками и автомашинами. Впрочем еще до того момента, как этот «табор» растекся по склонам Блэкфорд Хилла, он уже, как писали критики «стал заметным событием фестиваля». Он и не мог _не стать_ заметным. «Героев стратосферы» для этого было слишком много. Нет, дело не в количестве, не в присоединившихся к основной группе патлатых бродягах экзотичного вида. «Героев...» самих по себе, даже в количестве человек трех-четырех, было слишком много. Невозможно было пойти куда-либо по улицам города и не наткнуться на типа в пилотском шлеме времен Первой мировой, обвешенного экзотическими механизмами и призывающего в микрофон гекзаметром к немедленной эвакуации в южном направлении. Или на шествие, напоминающее служителей некоего марсианского культа — под полиэтиленовыми флагами, в сопровождении музыки, исполняемой на электрогитарах и окаринах. Или на «Mr. Ди» - «дирижабль» из пластика и картона, снабженного движителем из велосипеда-тандема, на котором кто-нибудь из «героев...» отправился в «полет» по окрестным дорогам. Или... Впрочем, формальности соблюдались — в лагере «Героев стратосферы» сцена была, и голос по громкой связи регулярно объявлял, что в самом скором времени на ней начнется представление, только не расходитесь, чтобы не пропустить самое интересное, а прямо сейчас для вас сыграет группа «Бен и братья Крабы»... А после нее группа «ХанОй...», А вот после, ближе к вечеру... С наступлением темноты... Самое забавное, что многие из зрителей в это верили. А некоторые были уверены, что спектакль уже начался. Ну то есть вы ведь не будете всерьез считать, что Женщина-креветка или Отважный пилот это не... Ну то есть... Что они в самом деле Женщина-креветка и Отважный пилот?! _________ * имеется ввиду дом Кена Кизи в Ла-Хонде ** считается, что в культуре индейцев мохаве большое внимание уделяют снам, поэтому упоминание названия этого племени и появилось в названии коммуны
Ответов - 25, стр:
1 2 All
Шерли Брекет: - Мы по полной влопались, - Отважный пилот лежит на траве нивзничь, по его лицу пробегают быстрые тени облаков, - Мы завязли по самые уши в этой поганой дыре под названием "вчера". Конкретно завязли. Пора, пора, пора. Действительно, мать его, пора двигаться в наше настоящее. Шерли становится не по себе, он озирается, оглядывает - разбросаные вокруг пикапа "Крабов..." барахло, росписные, хлопающие на ветру стены, полиэтеленовые празнокачающиеся флаги, празношатающихся зевак, Винсента - шатающуюся в ритме одну ему слышемой мелодии фигуру на сцене - смотрит как будто видит это в первый раз. - Эй, Бади, а где Крис? - Мистер Лайт? Там, - Пилот машет рукой в сторону... в какую-то сторону, - Пошел с главным крабом смотреть какой-то спектакль. Шерли уходит в указаном направление, оставляя Отважного пилота одного в его пророческом безумии десятидневной бессоницы. На склоне холма расставлена радиоаппаратура. На сцену это не похоже вовсе - ага, даже по здешним меркам - просто несколько людей сидят на земле, скрестив ноги по-индейски. Шерли думает, что они похожи на рабочих-сезонников, ожидающих грузовика. "Или на людей, с которыми стряслось что-то по-настоящему хр*новое." Смутно мелькает в башке - что-то из ящика, когда показывают Нам. Или с фотографий оттуда, цветных фотографий на которых понурые люди сидят среди каких-то ящиков - GI*, армейское имущество и те и другие - и все это видно не прямо, а из-за спин-плеч-локтей собирающейся толпы. Он проталкивается в эту толпу, озирается ищя глазами светлую фигурку - стоящей или сидящей, там в центре, склоненную над тетрадью с набросками... Один из сидящих поднимается. Девушка - голоногая, босая, горбоносо-смуглая, иностранная. Поднимается напряженная, качающая бедрами, качающая длинными серьгами, длинными подведенными глазами. Говорит длинно - раскатывая "р", сливая слова в одно. Говорит тихо, говорит снова, снова, снова, пока все не умолкают и не становятся различимы слова: - Нельзя путешествовать без паспорта. Мужчина вскакивает - распремляется пружинно: - Я не могу путешествовать свободно, я не могу ехать, куда захочу! - Меня разделили с друзьями, границы деспотично установлены другими! - Нельзя жить без денег! Уже не прерывно - то плавно, поднимаясь, выплывая вверх от земли, то неловко распремляясь как складной метр, но чаще - пружинно-резко толчком. - Мы не можем общаться друг с другом естественно! - Я не знаю, как прекратить войны Теперь почти все на ногах, движутся, машут руками, задевая друг друга, не умолкают, повторяют. Произносят - Врата рая закрыты для меня! "В точку, мать вашу, в саму точку." Без всяких вокруг и около, просто прямо о том, как обстоят твои дела в этой сральне. В этой пропащей, пропахшей старым дерьмом - на вроде мв-можем-вам-оюъяснить-необходимость - пропахшей тяжелыми шагами полицейского, пропахшей насквозь чертовым страхом, чертовой твоей безнадегой. - Я не могу быть свободным ! - Крик дерет ему глотку, ветер относит слова.... __________________ * [url=http://en.wikipedia.org/wiki/G.I._(military)]GI[/url]
E.Welthorpe: Если Фрэнк с дочерью и случайными попутчиками неслись перекати-полем в поисках пристанища, в конце концов понимая, что нигде не могут пустить корней просто потому что уже утратили эту способность, то здесь.. Эрин не покидало отчетливое ощущение, что она находится в лагере то ли паломников, то ли беженцев. Однажды проснуться в уютной спальне родительского дома и осознать, что ты - чистенький и окруженный заботой - гниешь изнутри от бессмыслицы или запнуться на бегу - сквозь вой полицейской сирены, наркотические видения и липкую брезгливость посторонних взглядов, за которой скрывается все тот же страх... Кружком вокруг волосатого гуру, в отцовской машине за городом, когда и страшно и сладко, и можно быть собою наконец, в пестрой полуголой толпе, где пьян, даже не принимая ни капли спиртного, общим дыханием - в поисках Града Божьего, где бы жить так, как и нужно жить, как должны бы жить люди на всей земле, отныне и навеки... Но каждый, кто добрался сюда, бит и каждый бил в ответ, и никто никому больше не верит. И мы будем кричать о том, что мир ненавидит нас и будем ненавидеть его в ответ.. и тебя, и тебя, и вот тебя тоже.. - Мы хотели бы стать градом Божьим... но каждый хочет жить в нем один
Шерли Брекет: Растягиваясь, сливаясь в один _вой_, откидывая от себя всех тех, кто все еще _просто смотрел спектакль_, захлестывая, вибрируя, сотрясая расходясь дрожью, безумием, безумием... - Дайте мне осмысленную работу! - Я не знаю! - Мы.. - Свобода! - Без денег... - ...собой... - Сейчас!! - Мы хотели бы стать градом Божьим... но каждый хочет жить в нем один От него откатило на миг, чтобы узнать голос. "Мисс-недотрога-себе-на-уме-я-знаю-все-сама" вон она тут же. Кричит, рвет из себя это "один" из-за чужих спин. - Чего вы хотите?! Толчки, удары, жесты, невидимый пистолет к виску, крик вокруг в нем, везде, продираясь туда, к ней ближе. Сказать? Сказать. "Это сейчас взлетит на воздух. Все это старая дрянь. Исчезнет прямо в сейчас." Хватает наконец ее за рукав. - ЭТО УЖЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ ПРЯМО СЕЙЧАС
E.Welthorpe: Они втягивают ее в себя, как в водоворот, колышатся, и ее сталкивает с одним - босым, жилистым, в джинсах с пятнами свежей зелени, стрижка только недавно начала отрастать до неприличной в обществе длины: - Дайте мне осмысленную работу..! Влажный рот растягивается в крике, все шире и шире, в одно сплошное "дайте!", превращая молодого бунтаря в разверстую жадную пасть, и Эрин хохочет над ним, на одной ноте, длинно и зло. Пока кто-то не хватает ее сзади, разворачивая к себе, и ее рука не вцепляется в худое предплечье Шерли Брекета. - ЭТО УЖЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ ПРЯМО СЕЙЧАС Где-то над головой глухо ухнуло, небо обронило первые тяжелые капли ей за воротник и на плечо, в прореху надорванного рукава. Капля воды течет у Шерли по виску, и он так близко, что можно сосчитать точки на радужках его глаз. Эрин дернула его на себя, целуя так, что стукнулись зубы, а во рту появился железистый кровяной привкус, а потом шепнула, придерживая лицо в ладонях и все еще скалясь в улыбке: - Закончилось... ты только сам об этом помни, ладно? Эта старая дрянь. Закончилась. Смоется в канаву. Так что держись крепче, Брекет! - и шагнула назад.
Арчи Томпсон: Они были в Эдинбурге уже третий день, шатаясь по фестивалю от толпы к толпе, якобы в поисках 'твоих р-революционеров', а на деле не то просто убивая время, не то вытравливая кислый пластиковый привкус последнего задания выдержанным ярмарочным духом. Переходили от пригородов к центру, от человека-оркестра к уличному кафе, от потасовки к задушевным разговорам у барной стойки и заполночь возвращались в крошечный номер с клетчатыми занавесками и образцово-хрустящими тостами. 'Этих психов' не было ни слуху ни духу, зато всяческих прочих психов - женщин с хелицерами и креветочными хвостами или претендентов на недавнюю эмиграцию с Марса в мотоциклетных шлемах - полный город. Странноватые толпы перехлёстывали его границы, растекаясь по окрестным холмам. Жилистое тело выделяется в толпе, длинное и угловатое, как складная линейка, крылья хрящеватого носа тонко вздрагивают. Арчи стоит в первом ряду, пристально прищурившись, и наблюдает за... ну да, за клоунами, видимо. 'В прежние времена их назвали бы мимами или бродячими артистами, - отметил про себя антрополог, а сидящий внутри завсегдатай голубятен ехидно добавил: - или, возможно, бродячим борделем'. Тонкая девушка в фетровой шляпе с обвисшими полями аккомпанирует на скрипке и, время от времени, обходит собравшихся. Четверо юношей то жонглируют - мандаринами, зонтами, отобранными у зрителей, или друг другом, то замирают в странных акробатических сочленениях. Уверенные движения и стук босых ступней о деревянный настил, чёрно-белые костюмы и мускулистые икры, обнажённые предплечья и мускусный запах пота. Всего по отдельности было бы достаточно, чтобы сплести тугую пружину желания, но завораживало не это. Нет. Но бережная нежность, с которой мозолистые ладони оплетают лодыжки партнёра, чуткая предусмотрительность, с которой они отодвигали реквизит, привычная, обыденная забота... Вот что отзывалось внутри, резонируя с какой-то натянутой, до сих пор непривычной струной. Отзывалось звонко и требовательно. Не оборачиваясь, Арчи делает полшага и откидывается назад, купаясь в спокойном надёжном тепле. Острые лопатки ни на миг не обрисовываются под сукном пиджака, словно не допуская возможности падения, и копна тёмных вьющихся волос ложится на обтянутое клетчатой тканью плечо с уверенной неизбежностью континентального дрейфа.
Коналл Макгоуэн: Если Коналла кто вдруг спросит, чего это он мается – ответить он не сможет. И поэтому же, наверное, сам себе никаких вопросов не задает, да и вообще, и без того немногословный, за последние дни едва не забывает о том, что умеет разговаривать. Только где-то на задворках сознания угрюмо булькает на медленном огне колдовской котёл, дотошно собирая в себя всякую подвернувшуюся пакость для грядущей бури. Привкус нелепого детектива от последней внеурочной работёнки, тщетные поиски пары иголок в груде металлолома – да ещё и без малейшего желания их действительно найти, безнадежные попытки отсрочить неизбежное, щедро приправленные горечью вины… хотя, впрочем, всё это лишь пустые домыслы, а на самом деле ничего такого тут нет. И говорить не о чем. Когда с недалёкого склона накатывает и обрушивается на них шумовая волна, нестройный гул голосов, Коналл вздрагивает от недобрых предчувствий. И точно – «пойдем-ка проверим» – и толком не отвертишься, раз уж они ищут тут эту треклятую пару авантюристов. Нет, в принципе, в самих поисках ничего плохого он не видит. Порой Коналлу даже кажется, что чем дольше они продолжаются, тем лучше. Пока остаются безуспешными, конечно. Но вряд ли их удастся растянуть до бесконечности – или даже до конца отпуска. А жаль. По мере приближения к источнику гула лицо Коналла несколько мрачнеет. «Меня…», – доносится до него, – «…дайте…» и «…мне…». В лучшем случае – то бишь, через «я» – многократные «я не могу» или редкие «я не знаю». Коналл вполне представляет себе, как может расстраивать неспособность, неумение или незнание – но ему как-то и в голову не приходило, что эту беду имеет смысл решать криком. Арчи останавливается на месте так резко, что он едва не врезается ей в спину. – Нет, наших там нет, – уверенно заключает она. – Залог не тот. Коналл, привычный к жениной манере выражаться, не уточняет. Только кивает. В самом деле, даже если пресловутым революционерам чего-нибудь вдруг будут давать, ведь не примут же. Нет, эти пойдут туда, где можно самим взять – а того лучше, где нельзя. Не говоря уже… Но такое стройное и гладкое рассуждение разносит в пух и прах хорошо знакомый голос с лёгким, но вполне узнаваемым акцентом. – Как думаешь, – весело интересуется он, – а ту работу, которую можем предложить мы, можно считать осмысленной?.. И Коналл с трудом перебарывает вполне естественное побуждение – пригнуться за чьей-нибудь спиной и тихонько отползти в сторонку.
Шерли Брекет: Капли - весомые, тяжкие, холодные - молотящие по плечам, заставляющие либо разбегаться, либо продолжать тех, кто еще в _сейчас_. Но выкрики прекращаются - дождь спонтанен больше, чем любое спонтанное движение, если говорить об этом, а значит действие _удалось_, как бы вы не называли то, что именно удалось - "прорыв на ту сторону", "ответ", "выступление", "магия" - чертовски не важно как именно вы это называете. Дождь наполняет их, наполняет их движения, их неподвижность, желание уйти, укрыться, желание остаться, все желания. Шерли ощущает дождь, бьющие с неба капли, как воплощение только что полученного поцелуя - чистейшего поцелуя, без примесного, без условного - без вины, без крови, без спермы, без отчаянья, - Эй, я порвал тебе блузку, - он кончиками пальцев касается плеча девушки - полоски плоти между разошедшимися полосками ткани.
E.Welthorpe: - Да и черт с ней - Эрин улыбнулась ему, щурясь от капель и радуясь тому, как Шерли "уловил ее", перехватил поцелуй, превратив привкус крови в привкус чистой воды. Вместе с дождем смывая с ее губ оскаленную усмешку - тем более обидную, что сама проросла из обиды и отчаяния. - В детстве у меня вообще не было целых вещей, пусть хоть одна будет порванной. Дождь стучится в них, настойчиво и упрямо, Эрин почти слышит его "Проснись.. проснисьпроснисьпроснись..." Капли бьют по пыльной грунтовке заглушают шорох песочных часов, отмеряющих неизбежное. Сказать ему..? Нет, конечно нет. Просто быть.
Шерли Брекет: Он засмеялся приобнял ее за плечо - нет, все еще никаких старых добрых куджевских "согреть", да и если думать, если сейчас вообще думать так, как обычно, нелепо же они смотрятся вдвоем с Эрин, которая на пол головы Шерли повыше. Да черт возьми, он самого Куджи мог бы так приобнять за плечи, или Бади, или хичхайкера на дороге посреди богом проклятого штата Юта. Да любого чувака с которым они кое-чего вот только что прожили. - Пошли, чего тут теперь-то ловить, - он снова засмеялся
E.Welthorpe: - Пошли. Они двинулись вперед, обнявшись как два приятеля, не особо, кажется, представляя себе направление, но подозрительно четко согласовавшсь друг с другом. Пока, обходя кучкующихся вокруг разливаемой под дождем фляжки, Эрин не уловила резкого движения рядом... за секунду до того, как чужая, тяжелая рука промахнулась мимо ее плеча. - Т- ты... - парень надвинулся ближе, весь он был какой-то широкий и рыхлый, капли дождя собирались над капризно вздернутой губой, и видно было, что щекотно, и непонятно, что с этим делать. - Ты... повторил он, обращаясь к мокрой рубашке Эрин, облепившей груди. - Иди своей дорогой.- Уэлторп разжала пальцы у Шерли на плече, но руку еще не убрала
Шерли Брекет: Если бы все было как оно всегда было - полыхнуло бы в башке красным, но тут же старое доброе сторожкое одернуло бы мол Мора-тише-да-полегче-давай-ка-попробуем-сначала-отбрехаться и такое все прочее, что сотню раз повторялось снова и снова и когда красное было сильнее, когда опытное, холодное, это как ляжет - как обычно. Но не сейчас. Не в сейчас, когда не полыхнуло и не одернуло. В сейчас, где не было ни того ни другого. И только рука вскинулась, легла на грудь этому парняги не отталкивая и не останавливая, а транслируя, чертовой антенной, проводом работая от того, что было Шерли-Морой-Шиморой-мистером Мундогом-Strayer к тому, что было этим парнем - там под этой синей мокрой рубахой, под рыхловатой белобрысой близорукоглазой рубахой плоти. То, что и _было_ этим парнем, что включало и плоть, но все же было чем-то иным... тем, чем этот парень должен был быть в божьем промысле. От того, что должно было быть им самим Шерли-Морой-Шиморой-мистером Мундогом-Strayer, то, что должно было быть сказано сейчас без всяких этих игр опыта и невинности. Просто: "Ты не должен здесь сейчас быть. Это не то, что ты сейчас должен делать."
E.Welthorpe: Шшшшш.... Песчаный, змеиный шепоток в шорохе дождя, и на секунду здесь остались только трое: она, парень в синей рубашке и Шерли. Три пары переплетенных рук, три пульсирующие точки в шепчущей пустоте, в прицеле чьего-то взгляда. Шшшер... - Шерли. - ее собственный голос прозвучал чересчур громко
Шерли Брекет: Шерли отшатнулся в сторону от удара - не умного быстрого с захватом руки, а пьяно-размашистого, детски-нелепого, как крик "это не честно". Отшатнулся - вот же черт - до того, как парняга замахнулся, все еще несколько секунд видя себя из его глаз из его страха - перед этими-погаными-торчками, перед девицей-посреди-белого-дня-в-рваной-блузке-с-стриженными-волосами-и-и-и-с-такими-глазами "Такими-словно-с-другой-стороны" - все еще жалея его в этом страхе. - Эй, эй, все в порядке, чувачек, никто не хочет драться... Но уже не правда - потому что тело уже привычно чуть нагибается. Чтобы удобней закрываться, удобней прыгнуть, удобней бить, вцепиться...
E.Welthorpe: Эрин подныривает под руку, словно обессилевшую от невозможности нанести удар, и оказывается вплотную к парню, вместо того, чтобы бить или кричать, несильно ткнув его двумя сложенными пальцами в живот. И какое-то время они стоят вот так, не двигаясь - пока "чувачок" не опускает взгляда и не замечает, что пальцы Уэлторп на две фаланги уходят в его рыхлую бледную плоть.
Шерли Брекет: Он должен был заорать... наверное. Но не заорал, только затрясся мелко, чувствуя как все что ниже пояса... ниже этих двух пальцев в полу дюйме над его пупком становится бесчувственно-легким, легким, легким, странно, что такие ватные ноги еще держат его и... Он на всю жизнь запомнил эту картинку - яркую и одновременно не вполне настоящую, как будто смотришь фильм о самом себе - и до конца жизни не мог поверить, что все было именно так, как он запомнил. Девушка, похожая на мальчика - если бы не два бугорка под промокшей блузкой. (Он даже знает на какого мальчика она похожа - фотография на стене гостиной очень отчетливая... теперь так не делают... 1916... ворот гимнастерки отстает от тощей шеи... курносый нос... совсем еще не мужские, мягкие губы... глаза убийцы "Это кто, куколка?" - "Мой деда") Лупящие в землю струи дождя вместо задника - ни неба не гор за ними не видать - красивый матовый задник ("Они такие четкие из-за того что их делали на серебре - видишь как серый отливает - представляешь насколько у людей тогда денег куры не клевали!?") Это задний план, а на среднем - в полутора ярдах от него - парень похожий... ну разве что на Джека-Тыквенная-голова - оскал в пол лица, белки глаз такие яркие, как будто за ними зажгли по свечке. Ему требуется несколько секунд, чтобы осознать про этого типа еще кое-что - кое-что самое жуткое - это тощее тело дергается и подрагивает, подрагивает, дрожит, а на самом деле _повторяет_ то как он сам сейчас... немедленно, в ту же секунду, хотя сам парень на него не очень-то смотрит... вернее смотрит, но исключительно туда где... туда где... в полу дюйме над его пупком... ее пальцы... Уже через полчаса он был уверен, что это был нож. Вернее не был до конца уверен. Должен был быть нож... наверное. ... Эрин окутывала его замыкала в себя заполняла все вбирала в себя все напрягшиеся кровоточащие связи замыкала их куполом пространством без верха и низа он захлебывался в Эрин в теплой воде Эрин Эрин была мир кровь мира шла через нее через нее и него питала заполняла их он был Эрин... Шерли редко помнил свои глюки под кислотой, но это воспоминание сейчас пришло не изнутри, а как будто снаружи. Как часть некой уверенности. "Вовсе не из тех, кто ловит на Дорогах. Это что-то вроде... сторожей? Или я пожалуй тоже в тут так могу?" Это не пугало. Вовсе не пугало, как и то, что он видел... Но... - Мы должны вернуться, Эрин. "Я же не могу это сделать один. Я же должен забрать их всех. Всех"
полная версия страницы