Форум » Весь прочий мир летом 1966 года » Где-то в двадцатых числах июня, Бирмингем - Карлайл » Ответить
Где-то в двадцатых числах июня, Бирмингем - Карлайл
Арчи Томпсон: Тёмно-синий остин, нарядный, как первоклассница, неспешно ползёт по карте вверх сквозь ленивый июньский полдень. Водитель - потрёпанный неопределённо-рыжий мужик лет сорока - временами барабанит по баранке, насвистывает, жмурится на блики встречных автомобилей. Он ведёт машину уверенно и твёрдо, уступая дорогу любому, мигнувшему фарами - ему нечего доказывать, и он никуда не торопится. Время от времени в заднее окно упирается босая пятка - это моложавый пассажир потягивается, разминая затёкшие ноги; зевает, ерошит волосы, грызёт карандаш и снова утыкается хрящеватым носом в спиральный блокнот. Носу скучно среди белых страниц - он раздражённо подёргивает кончиком, норовя прижаться к стеклу и любоваться однообразным видом. В приоткрытых окнах колобродит сквозняк: то пробирается прохладными пальцами за пазуху, то норовит перечитать раскиданные по сидению бумаги; жарко.
Арчи Томпсон: Придержав - чтоб не хлопнула - дверь, женщина прислоняется к косяку. Её взгляд перекатывается по выпуклым чёткам позвонков. Бледная кожа; красные, обветренные руки в лохмах рыжих волос; вздыбившиеся лопатки; капли воды сбегают под резинку трусов, и по ткани уже расползается тёмное пятно; жилистые бёдра с туго напряжёнными мышцами; тощие голени, сползший носок открывает острую скобку лодыжки; грязные кеды устойчиво расставлены 'на ширине плеч' - и не скажешь: 'главное прикрыто' и 'приличия соблюдены', потому что это - за гранью приличий. Голая кожа, бледная и бесстыдная, как у цыплёнка на прилавке, нагота в белёсых волосках и пупырышках, острая и мускусная до рези в глазах, как сортирная вонь. И Арчи смаргивает и сглатывает, как от вони, и стоит молча, боясь, что если она откроет рот - пряная темнота, плещущая под пупком, перехлестнёт через губы, и в наступившей мгле затеряются они оба. Бродяга тем временем приподымается, встряхивается по-животному, опираясь на раковину - вода, мутной струйкой бегущая из-под крана, взрывается вокруг головы прозрачным сияющим нимбом, оставив ржавь в волосах. Антрополог, сглотнув для верности ещё раз, отлепляется от косяка. Тяжело ударяются об эмалированный умывальник полы пиджака, словно выгораживая двоих из исчерканного туалета, когда сутулая фигура нависает над влажной спиной: близко, но не вплотную. Ледяные даже по жаре пальцы вминают мокрые кисти в металл, придавливают, не позволяя подростку выпрямиться, и Арчи голосом низким и тусклым, как отсос в туалетной кабинке, цедит сквозь зубы, в нежно-розовое, прозрачное, шелушащееся ухо1: - Слышь, романтик, бабушка зря не скажет. Если твой мальчик-к'локольчик и дальше будет звенеть на всю улицу - ему рем-бригада звенелку-то оторвёт. Пятью минутами раньше в кафе входит семья из пикапа. Отец целеустремлённо направляется к стойке, а женщина, опрятная дама средних лет, кудахчет наседкой над детьми, уговаривая их пойти 'сделать пи-пи'. Ободряюще кивнув - дескать, я с тобой, - Ковалю, Арчи наконец определяется с одним немаловажным вопросом. 'Не надо дразнить гусей'. 1В 50-х годах аглицкая - а равно и европейская - гомосексуальная субкультура испытывает мощнейшее американское влияние. Фратрии, состоящие из бывших солдат (например, байкерские и культуристские группировки), содержащие мужские клубы и издающие собственные журналы, становятся примером для подражания на Острове. Соответственно, заимствуются не только формы организации (некоторые группировки тедди), но и, в первую очередь, жаргон. Здесь и далее, во избежание засилия англицизмов, используется слэнг гомосексуальной субкультуры Союза 60-70 годов. В частности: бабушка - пожилой гей, завсегдатай тусовки, иногда исполняющий роль сводника; романтик – юноша без денег и места ночевки; мальчик-колокольчик (мальчик-колокольчик из города Динь-динь) – привлекательный, но очень молодой юноша (например, выпускник средней школы), приехавший из провинции в большой город за приключениями определённого сорта; звенеть - проявлять гомосексуальность; ремонтник – грабитель, хулиган, действия которого направлены против геев.
Коналл Макгоуэн: – А вы дальше на север или на восток? Заплутавший в рассуждениях и догадках Коналл мешкает с ответом, и Арчи опережает его отрывисто-категоричным «посмотрим». Хотя чего тут смотреть? Если карту, так он и навскидку бы сказал, что почти строго на север, а если… впрочем, жена, как обычно, права. Смотреть есть чего. Погодим. Не без труда привитая, но крепко вросшая привычка к аккуратности напоминает о себе, и Коналл охотно отвлекается на уборку. Заботливое прикосновение Арчи не столько успокаивает, сколько укрепляет подозрения – выходит, причины для тревоги всё же есть. С другой стороны, он терпит даже «революционеров», а эти двое всяко будут потише. По крайней мере, он всерьёз на это надеется. Разрешается уже почти вылетевшая из головы загадка – мог бы и раньше сообразить, что беспокоил жену вовсе не беспорядок в бумагах, а стойкий въедливый запах дешевого пива. С другой стороны, сам он на такие вещи просто не обращает внимания. Рифмач – хотя Коналл уже и сомневается, не больше ли в этой истории от Тэма, чем от Тома1, отказываться от только что подобранного обозначения он пока не намерен – уходит застирывать штаны, следом, ровно в том же направлении, скрывается Арчи. Хочет о чём-то переговорить с попутчиком с глазу на глаз? Или избегает лишних, но почти неизбежных вопросов – вроде «и что Вы, молодой человек, забыли в женском туалете?» – благо заинтересованных лиц прибавилось, и почтенная матушка только что прибывшего семейства уже настойчиво загоняет туда галдящий, засидевшийся в машине выводок. Впрочем, вполне вероятно, что мужской просто ближе или ещё что-нибудь в этом роде – гадать тут бесполезно, а спрашивать он всё равно не станет. Коналл слегка встряхивается, подбирает со стола деньги, добавляет к ним своих, за еду, как и оговорено, и возвращается к стойке, расплатиться. Затем оглядывается на Слётка – кем бы там он (или всё-таки она?) на самом деле ни был, хоть бы и прекрасной Дженет, это опять же не повод пересматривать годное обозначение: – Идёшь в машину, kiddo2? Т’да ‘струмент приятелев прихвати, не бросать же. Или тут его ждать бу’шь? Сам он не любит попусту засиживаться в забегаловках, когда еда уже закончилась – к чему зазря занимать место? – да и вокруг уже чересчур людно и неизбежно шумно, но ребёнок вовсе не обязан разделять его привычки и предпочтения. Так что имеет смысл уточнить. 1Имеются в виду Тэм Лин и Томас Рифмач соответственно. 2По большому счёту, это можно читать как всё то же обращение «малой» – но весьма кстати лишённое указаний на мужской или женский род.
Шерли Брекет: Шерли замер на несколько секунд - как замерают животные от неожиданной, не учуяной, не услышанной вовремя опасности... ...А потом так же по-зверьему - не рассуждая, не слыша, что шепчут на ухо , не осознавая даже кто это говорит, а понимая, зная только чужие руки фиксирующие запястья - с силой ударил головой, забился выворачиваясь.
Арчи Томпсон: Арчи секунду колеблется, чувствуя, как набухает губа - 'хороши же мы будем у родителей Кузнеца' - и уже было разжимает руки, но то ли охотничий азарт и медный привкус во рту, то ли тень за плечом - всхлипывающее и беспомощное воспоминание из прошлого - заставляет наваливаться вперёд, до боли сжимая чужие руки. Так что Артемис вытягивает шею, запрокидывает голову, стараясь уберечься от видимых синяков и смеётся короткими сухими выдохами: - Х-ха. Х-ха. Х-ха. Пацан бьётся, судорожно и бессмысленно, норовит заехать затылком в подбородок и пяткой в колено. Хлещут по лицу влажные рыжие пряди; к аммиачному духу прибавляется звериный, дразнящий запах страха. Уступая ему - а может, уступая прошлому - Арчи на мгновение выпускает тонкие запястья, чтобы тут же сцепить пальцы снова, обхватив тощее тело поперёк груди. Прижимает чужие руки к бокам, вминает в себя брыкающегося подростка, так что напрягшиеся соски трутся о горячую спину сквозь намокшую, неосязаемую практически ткань. Туфли соскальзывают на кафельном полу, тяжёлые карманы бьют по бокам - Арчи, чуть не падая навзничь, делает шаг назад и со стуком врезается в дверь кабинки. - Тиш-ше. Х-ха. Х-ха. Ти-ше же.
Christian Grey: - Что? - Кристиан вскидывает голову и несколько секунд непонимающе смотрит, пытаясь вспомнить и осознать, что же ему все-таки сказали, - а... нет, спасибо, я его здесь подожду. Это же недолго... - он пожимает плечами, вновь обнимает колени руками, будто стараясь сжаться в один маленький незаметный комок. Стоило бы, наверное, выйти на улицу. Там хоть можно дышать, а от атмосферы дешевой забегаловки Криса уже тошнит. Сто раз мог бы привыкнуть, не в первый раз в таких бывает, а все равно - чем дальше, тем сильнее Грей чувствует себя чужеродным телом в этой, в общем-то, слаженной системе. О-т-л-и-ч-а-ю-щ-и-м-с-я. Ребенок. Пожизненный ребенок. В свои шестнадцать, несмотря на привычку стараться_вести_себя_как_взрослый, Крис иногда ощущал себя совсем маленьким и глупым. Как испуганный потерявшийся мальчик, который стоит посреди улицы и зовет маму. Только Кристиан маму не зовет, ибо все равно бесполезно. Некого звать. Разве что Шерли. Но Шерли... Грей и сам не очень понимал, какого рода чувства испытывает к музыканту. Так просто сказать самому себе "мы друзья" и забить на это дело, но ехидный внутренний голос то и дело напоминает о том, что было, о той безумной эйфории, в состояние которой Крис приходил, когда они с Шерли гуляли вместе, разговаривали, смеялись...
Коналл Макгоуэн: Коналл только плечами передёргивает, не в первый уже раз убеждаясь, что совершенно не понимает детей. По тому, как Слёток съёживается на стуле, сразу видно, что ему тут, внутри, неуютно. Но выходить к машине он, тем не менее, не собирается. Не хочет мешать? Так Коналл и звать бы не стал, если б мешал. Побаивается? Кстати, вот это больше похоже на правду, да и неудивительно – после такого знакомства, после гаечного ключа и захлопнутой дверцы Джеми. А то, может, и ещё что – Коналл не понимает детей, но непонимание это приводит не к раздражению, а к лёгкому, несколько отстранённому (на появление своих он, признаться, совершенно не рассчитывает, от всевозможных младших родственников его надёжно отделяет расстояние, а от собственного детства – время и больница) любопытству. Единственное, что он может сказать почти с уверенностью – Слёток явно успел выйти из того возраста, когда липнут к каждой машине и просятся покрутить баранку. Что, само по себе, уже неплохо. В любом случае, не уговаривать же. Коналл тянется к ручке двери, и тут со стороны мужского туалета доносится не слишком-то приглушённый хлипкими стенками удар. Н-да. И что там, спрашивается, происходит? То есть, вполне возможно, кто-то попросту поскользнулся и упал, но какое-то шестое чувство – наверное, оно называется опыт – подсказывает Коналлу, что всё не так просто. Впрочем, не съест же Арчи Рифмача – обратный вариант выглядит ещё сомнительнее – а заправиться всё же надо. Коналл улыбается напоследок встрепенувшейся на звук барышне за стойкой – искренне рассчитывая, что в случае чего она поднимет достаточно шума, чтобы он услышал – и спокойно, но несколько ускорив шаг, направляется к заскучавшему Джеми.
Шерли Брекет: Фанерная дверь кабинки от удара подалась, с размаху грохнула о край унитаза. Больше от самого этого слишко громкого, слишком... явного звука, чем от предупреждающего: "Тише", Шерли перестал вырываться. Замер, только иногда вздрагивая длинно всем телом. Замер задыхаясь от залипивших лицо мокрых волос, от нелепости происходящего, от кольца рук поперек груди, от толкающегося в уши смеха, от того как эти руки и смех отзываются внизу живота тугой тяжестью... И от страха. Остаточного бешено-злого - ощущения, что до тебя добрались, что тебя схватили... И другого - абсурдного страха, что это горячее, цепкое за спиной сейчас втянет, растворит в своей напряженной жадности... Уволочет... пусть и не к Мо, но куда-то в те же края, так что по эту сторону остануться только сартирные графити, острый запах мочи, мокрые джинсы по которым из переполненной раковины сбегает струйка воды, да скомканая футболка на полу... Он выдохнул выплюнул из себя самое идиотское, что можно было сказать сейчас: - Вообще-то это мужская сральня. За входной дверью раздался бодрый топоток, длинное, капризное: "Маааааа..."... Шерли отступил назад, спиной вталкивая Арчи в кабинку. Надеюсь все же, что детки пробегут мимо в направление женского туалета. Про...любить штаны было бы грустно.
Арчи Томпсон: Жертва, которая не сопротивляется, - уже падаль, так что азарт уходит, оставляя горьковато-металлическое послевкусие: капелька неловкости и капелька разочарования на раз сглотнуть - 'смешать, но не взбалтывать'. - Ну, ма-а-а-а! Это же ж е н с к и й... - скулят за дверью. Арчи разжимает руки, позволяя пахнущему потом и пылью мальчишке вернуться к одежде. - Подумать только, сенсация века! - выговаривает она, пародируя американского диктора. - У CNN-news для вас ещё одна горячая новость: это - Чёрная страна, сынок, и тут не стоит звенеть на каждом углу. Мужской голос за стенкой перекрывает раздражённое женское кудахтанье: - Да ладно, мать, я с ним схожу. Кажется, это упрямый карапуз. Как минимум, один. Но не думаю, что у них острая нехватка штанов. Особенно такого размера.
Шерли Брекет: Шерли развернулся к Арчи лицом, одновременно закрывая за собой дверь кабинки, запирая их в слишком узком для двоих пространстве. - И это че все, что ты имеешь мне сказать? Входная дверь громко хлопнула и Шерли поспешно запрыгнул ногами на унитаз. Да, это Черная страна, и из-под нижнего края двери в кабинке мужского туалета должна быть видна только одна пара ног. - Давай, Билл, делай свои дела по-быстрому. У Шерли неожиданно появилось нелепое ощущение, что этот ободряющий мужской голос, и все прочие звуки за фанерной перегородкой как будто транслируются по радио, по крайней мере источник их находится очень далеко... Он осторожно, но цепко сжал пальцами предплечья Арчи.
Арчи Томпсон: - Да, и странно, что мне пришлось повторить Вам это дважды, мистер, - шипит антрополог раздражённо, разворачиваясь к унитазу лицом. Бродяга устраивается на стульчаке сутулой птицей, а потом цепко и требовательно, как ребёнок, ищущий поддержки, хватается за её запястья. Мысль о недавнем возбуждении сразу начинает казаться нелепой и едва ли не кощунственной. - Па-а, а что-о там? - Арчи улыбается, прислушиваясь к возне за перегородкой. Не как в машине, а так, как научилась улыбаться братьям и теперь Коналлу: легко, самыми уголками сомкнутых губ, сильно щурясь. В ожидании щелчка она сперва накрывает ладонью чужую кисть, а потом бережно и настойчиво начинает по одному отгибать мокрые пальцы. Щёлк. - Засорилась, наверное. Дай-ка я тебя подыму.
Шерли Брекет: Женщина улыбнулась... как-то... Больше всего это было похоже на улыбку официантки за двадцать минут до окончания ее ночной смены, нечто в духе: "все-ОК-чувак-но-я-очень-надеюсь-что-ты-не-будешь-свиньей-просто-возьмешь-кофе-на-вынос-и-свалишь-по-быстрому..." "Да какого, какого хрена, это все значит!" В ответ на попытку Арчи высвободить руку, Шерли вцепился крепче, чуть потянул на себя... Его охватило темное, едва сдерживаемое желание сжать пальцы еще сильнее, как можно сильнее, крутануть чужие руки, причиняя боль... "Тише, тише. Надо тише..." - Эта та игра, в которую обычно играют вдвоем, - произнес он одними губами. "В эту игру могут играть двое"(с) был бы уж очень явный анахронизм и раскавыченая цитата ))
Арчи Томпсон: - Эта та игра, в которую обычно играют вдвоём. Арчи прикидывает: ушли ли уже из кафе дальнобойщики, долго ли ещё провозится мужик с 'Билли', и станет он жаловаться на непорядок официантке или будет разбираться с засором сам - и замечает, что стоит, отогнув один мокрый и скользкий палец, приняться за следующий, как предыдущий немедля возвращается на место и только крепче вцепляется. Или пацана первый раз застукали в рабочем клозете, или он боится, что его оставят расхлёбывать эту кашу в одиночестве... Скорее, второе - бывали прецеденты, видимо. - В точку, мистер, - антрополог, стараясь сохранить равновесие, снова слегка отодвигается. - И если Вы не разожмёте пальцы - мы проиграем в неё штаны. Ваши штаны. Как минимум.
Шерли Брекет: В ответ на попытку Арчи отстраниться, Шерли снова тянет ее на себя, пока сам не откидывается назад, стукаясь спиной о холодную влажную трубу сливного бачка. Садится - чтобы было поустойчивей - "по-индейски" скрестив ноги. - Мы проиграем в неё штаны. Ваши штаны. Как минимум. За стенкой кабинки наконец-то раздался звук заработавшего слива, и под этой шумовой завесой Шерли смог ответить: - Ничего, я без много чего обхожусь, обойдусь и без штанов.
Арчи Томпсон: - А выиграем, вполне вероятно, пиздюлей, без которых тоже могли бы обойтись, - вполголоса резюмирует антрополог со вздохом. Уже не пытаясь освободиться, женщина бережно, едва касаясь кончиками пальцев, отводит мокрые пряди с лица собеседника. - Давай, беги к маме, - дверь открывается, потом снова закрывается со щелчком. - Папа сейчас придёт. Арчи улыбается. Хотя её озадачивает происходящее - она чувствует себя... правильно. В этой нелепой ситуации, посреди угрожающей неопределённости, она снова часть того мира, в котором её с детства принимали как есть. Она подаётся вперёд, нагибается ниже и ниже, пока не замирает, в упор рассматривая чужое лицо. Кончик хрящеватого носа едва не упирается в запавшую щёку - на мокрой коже видны рыжие точки пробивающейся щетины. Впрочем, со времён 'Двустволки' антрополог успела обрасти обстоятельствами и обязательствами, так что вместо поцелуя она просто выговаривает тихо, прямо в обветрившиеся губы: - Думаю, мистер Щегол имеет шансы огрести главный приз.
Шерли Брекет: Шерли скалится в ответ на прикосновения к лицу - растягивает губы в длинной, напряженной улыбке. Это почти такое же _невольная_ реакция тела, как звенящая ломящая легкость в затылке, как ворочающаяся у горла, в ответ на сшибающие в нос сортирные запахи тошнота. Как напряжение похоти, злости, жадности, когда по-женски гладкокожее, по-мужски длиноносое, хищное лицо наклоняется к его лицу и чужое с привкусом кофе и тепла дыхание толкается в губы... - Думаю, мистер Щегол имеет шансы огрести главный приз. "Хороший удар, мать твою. Что надо удар." - Не я это затеял, - Шерли медлено разжимает пальцы, - Подожди выходить - сейчас он упрется.
полная версия страницы